Один коп, одна рука, один сын
Шрифт:
— Почему именно теперь?
— А почему бы нет? — ответил Зак, наклонившись в свою очередь к ней. — Ведь надо же когда-то начинать что-то новое, не так ли?
Она опять подалась к нему и даже почувствовала солоноватый запах орешков у него изо рта. Все та же улыбочка, но уже не такая наглая, скорее немного грустная.
«Я выясню, что у тебя за тайны, — подумала Фрэнси. — Вытащу из тебя все твои секреты, медленно и больно, как будто наматывая на прут твои кишки и поджаривая их на открытом огне. Потерпи немного».
— А ты не мог найти какой-нибудь другой
— Мне нравится Стокгольм, — ответил Зак. — Красивый город. Мне нравится здешний темп, это меня заводит. А неприветливость — это только фасад. В глубине души большинство людей здесь очень милые и позитивные, ты согласна?
— Нет!
— Ты всегда так негативно настроена?
— Ты хочешь спросить, всегда ли я такая злая стерва?
— Нет, я…
Наступило молчание. Фрэнси вертела в руках свою чашку, а Зак — пивной бокал. Он, несомненно, привлекателен. Интересно, как бы он выглядел без ушей?
— Здесь нет места для нас обоих, — отрезала она.
— Знаю, — согласился Зак. — Именно поэтому я тебя сюда и пригласил.
— И что дальше?
— Я предлагаю тебе объединить твою Фирму с моей. Ты будешь командовать своими людьми, а прибыль будем делить пополам. Если учесть, что наша новая организация, вероятно, будет более эффективной, то денег мы будем зарабатывать больше, чем сейчас. Так что чисто экономически ты только выиграешь.
— Но?
— Ты будешь подчиняться мне.
— Никогда в жизни.
— Подумай о моем предложении.
— Я уже подумала.
— Но ты не подумала объективно.
— Откуда ты знаешь, черт возьми?
— Ты не можешь мыслить объективно, потому что не знаешь моих целей.
— Прекрасно знаю: власть и деньги. Ничего особенного.
— Говори за себя.
— Не пытайся мне втюхать, будто за твоей деятельностью кроется какая-то великая философия. Или, может, идеология? Чтобы нести ее людям?
Зак улыбнулся, встал из-за стола и надел кожаную куртку.
— Я свяжусь с тобой через неделю, и мне нужен будет окончательный ответ, — сказал он. — До тех пор предлагаю перемирие.
Фрэнси пожала плечами. И он ушел. Тогда она заказала себе большой бокал пива и решила напиться в стельку. Завтра, когда похмелье пройдет, она спокойно подумает о том, что было сегодня сказано. Был в его словах какой-то подтекст. И эти паузы, то, как он на нее смотрел, и эта немного грустная улыбка…
Может, стоит обдумать его предложение?
«Ну уж нет! Ни за что, черт его дери!» — решила она и влила в себя пиво.
Чтобы больше не было отрезанных голов и ушей, погонь на машинах, телохранителей для Адриана, обчищенных схронов с наркотой и так далее.
— Повторите, — сказала она официантке.
Когда три пива были выпиты, Фрэнси являла собой жалкое зрелище. В туалете она промахнулась мимо унитаза. Шатаясь, она вышла на улицу и побрела к величественному зданию ратуши. Ей было плохо, и она так устала, что у нее закрывались глаза. Не позвонить ли
Крошка Мари громко смеялась, на ней было что-то блестящее, похожее на балетную пачку. Наверное, Ким Иеркерс посоветовал. Рядом с ней стоял Зак в красном вельветовом пиджаке и трусах, обтягивавших его выдающееся достоинство. Изо рта у него торчала толстая сигара. Губы ярко-алые, он смотрит на Фрэнси синими смеющимися глазами. У нее закружилась голова, наверно, это какой-то гипноз. Она хочет убежать, но ее догоняют, у каждого по автомату, и они все время смеются над ее глупостью. Как же она не раскусила Крошку Мари! Дура, дура, дура! Какая же она дура! А теперь пули свистят у нее над головой, и, куда бы она ни бежала, она все время оказывалась на краю обрыва, который возникал словно ниоткуда. Такое неприятное чувство в животе, воздух наполнен какой-то слизью, все рвется, рушится, а люди из ее ближнего круга водят вокруг нее хороводы, как будто она чертова новогодняя елка, и тоже смеются, как Зак с Крошкой Мари. Посмотрев вниз, она увидела целую армию детишек, ждущих, что она упадет прямо на лес обнаженных мечей.
— Эй! Просыпайся! Давай…
Фрэнси приоткрыла глаза и увидела перед собой лицо полицейского. Первым движением было достать пистолет, но руки ее не слушались, и, как оказалось, остальные части тела тоже, потому что полицейский пытался заставить ее подняться на ноги. Она пыталась и сама, но снова падала. Полицейский, мужчина лет сорока, помог ей встать, обхватил за талию и положил ее руки себе на плечи.
— Вы где живете? — спросил он и потащил через улицу.
— Я… — заплетающимся языком произнесла Фрэнси. — Мне нехорошо.
— Это понятно. Но где вы живете?
— Я не хочу в тюрягу.
— В вытрезвителе сейчас все камеры заняты, тебе там уже нет места, а то бы отправил как миленькую. В парке Крунуберг был праздник, собралась куча всякой пьяни. А ты-то вроде не из таких.
— Нет, что вы, я не алкашка, просто… расстроилась немного. Проблемы с мужиком…
— Это не повод напиваться в одиночку.
— Да? А что тогда повод?
— Все, залезайте, и хватит болтать.
Он открыл заднюю дверь полицейского автомобиля и помог ей забраться внутрь. Сам сел за руль и завел машину.
— Адрес скажите, — попросил он.
Поскольку мозг Фрэнси еще не совсем протрезвел, она назвала ему адрес, что было в высшей степени неосмотрительно. Потом легла на сиденье и всю дорогу до Лидингё то тихонько хихикала, то постанывала.
— Неплохая хибара, — сказал полицейский, когда они подъехали к ее дому.
— Муж много работает.
— Понятно. У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?