Один шаг

Метельский Георгий Васильевич

— Вам придется, — продолжал шеф нудно, — …простите, как вас зовут?

— Борис… Борис Шевелев. — Я смешно шепелявил, потому что мне недавно выбили передний зуб в верхней челюсти, и я еще не привык к дыре.

— Вам придется, Борис, исполнять обязанности подсобного рабочего. — Шеф объявил это с таким видом, будто назначил меня лордом-хранителем печати. — Вы будете таскать в маршрутах снаряжение и геологические образцы, заготовлять топливо для костра и помогать на кухне.

Меня это возмутило, собственно, не это, а

на кой черт он только что допытывался о моей профессии, если здесь нет другой работы, как быть слугой. Мне вообще часто попадает вожжа под хвост, и если б не эта вожжа, я, наверное, никогда не побывал бы на шестьдесят восьмом градусе северной широты.

— Между прочим, меня интересует, зачем в таком случае вам понадобились сведения о моей специальности? — Я вызывающе глянул в очки шефа.

Шеф пожал плечами:

— Ваша воля не согласиться. Самолет пока здесь.

Дурак все-таки этот шеф, хоть и образованный. Разве я, высунув язык, бежал к самолету только для того, чтобы в тот же день вернуться в исходную точку? Как бы не так!

— Я согласен… Петр Петрович.

— Очень хорошо… Тогда наломайте, пожалуйста, топлива на костер. Делается это следующим примитивным способом.

Шеф, не поворачивая головы, нащупал рукой деревцо карликовой березки и без видимого труда вырвал ее вместе с розовым корнем.

— Здесь нет другого топлива.

Я сразу же принялся за дело и ломал до тех пор, пока пожилой, бородатый дядька, четвертый из их компании, не буркнул, что при таком усердии я быстро изведу все карликовые леса в тундре. От всевозможных переживаний и усталости у меня болели руки, потому что, если признаться по совести, березка крепко цеплялась за свое место под незаходящим солнцем. А собственно, кому охота в расцвете лет класть голову на плаху? Может быть, этому бородатому дядьке? Или мне? Черта с два!

Потом я пытался разжечь костер. Парень в ушанке нахально хохотал (наверное, он все еще злился за девчонку), глядя, как у меня гасли спичка за спичкой, а затем гасло пламя — ветер подхватывал его и швырял в тундру, и шипящая ветка падала в мокрый, ядовито зеленый мох.

— Ни черта ты не умеешь, однако, — сказал парень, насладившись моей беспомощностью.

Я хотел было его стукнуть по бесстыжей роже, но вовремя сдержался: самолет еще не улетел, и меня могли отправить на Большую землю, если б я его ударил.

— Меня зовут Роман, — сообщил парень в ушанке, как будто меня очень интересовало его имя. Когда-то я знал одного Романа, и мы его звали Ромом, иногда Гавайским, когда хотели чем-нибудь досадить парню. Я решил, что этого Романа тоже стоит прозвать Ромом, хотя он мне ровным счетом ничего не сделал.

Ром выкопал маленькую ямку, загородил ее от ветра собственной телогрейкой, наломал коротенькие палочки, с огрызок карандаша длиной, и поднес к ним спичку. Огонь весело побежал, а Ром все клал и клал на него другие веточки, подлиннее.

—

Вот так разжигают костер в ветер, — сказал он с обидным превосходством в голосе.

— Ничего, во второй раз у Бориса получится лучше, — ответил за меня шеф.

Мне обязательно надо научиться разжигать костер на ветру в мокрой тундре и ровно дышать, не задыхаясь от того, что переломил о колено тщедушный стволик березки, и еще очень многому надо научиться, если я хочу добиться цели, ради которой очутился в этом месте.

Наконец самолет затарахтел, повернулся задом и помчался по воде, как овчарка за беглецом. Он и выл, как овчарка, опустив хвост и подняв кверху морду.

— Отойди, окатит! — крикнула Галя и, беспричинно смеясь (интересно, что будет смешного, если я вымокну!), схватила меня за руку и оттащила в безопасное место.

Она была вообще какая-то психованная, эта Галка: лезла ко мне со своими заботами и задавала глупые вопросы — не устал ли я и как мне здесь понравилось? Может быть, этим она хотела досадить Роману в ушанке? Меня подмывало крикнуть парню, что он дурак, если ревнует меня к девчонке, но вместо этого я упрямо молчал и вызывающе поглядывал на Романа.

— Ну-с, милостивые государи, — дядька с бородой смачно потер руки, как в пьесах из интеллигентной жизни, — что мы будем варить на ужин?

— Кандидат наук Филипп Сергеевич, главный геолог экспедиции, — шепнула Галя, показывая на бородатого. — Сила.

— Очень хочется пить, — сказал в пространство шеф, рассматривая отпечатанную на синьке карту.

Я понял намек и взял черный, закопченный чайник, литров на пять.

— Пойдем, я покажу, где берут воду, — сказала Галка.

— Ее берут в озере, — заявил Ром, не отрывая от земли мутного взгляда.

— Надо знать, в каком именно месте, — уточнила Галка.

— В любом, — сказал Ром.

— Нет, не в любом. Я знаю место, где она вкуснее.

Напевая, Галка побежала к берегу, а я поплелся за ней, как паж при дворе короля Людовика Четырнадцатого.

— Они хорошие, — сказала Галка.

— Может быть, — равнодушно ответил я.

Вместе с Галкой я зашел в озеро подальше от берега и набрал воды.

— Заварка и продукты у нас хранятся в погребке. Давай покажу.

Через час все ели сладковатую лапшу и тянули из эмалированных кружек кирпичный чай цвета неразбавленного дегтя.

Я не заметил, как бородач вынул из кармана губную гармошку и, усевшись на опрокинутое ведро, заиграл какую-то незнакомую песенку. Ветер и комары подпевали ему. И был багровый закат, и солнце было цвета начищенной пуговицы. А бородатый Филипп Сергеевич сидел на опрокинутом ведре и, закрыв глаза, играл на губной гармошке. Если к нему присмотреться, был он совсем не стар, это старила его волосяная лопата, которая подметала где-то в районе ключиц, когда он вертел головой, отмахиваясь от гнуса.