Одиннадцать сердец
Шрифт:
— А твое детство каким было? — спросила она. — Как ты оказался среди древних?
Полувеликан никому не рассказывал всей своей истории. Но почти никому никогда и не было интересно. Древние пытались быть тактичными и не задавали много вопросов о его прошлом, понимая, что там явно что-то было сложное, раз Алан сидел в королевской тюрьме.
— Ты что, дар речи потерял? — требовательно смотрела на него Хардавальда. — Я тебе всю свою историю рассказала, твоя очередь. Не смей отмалчиваться.
У Хардавальды было какое-то свое понятие об общении. Алан глубоко вздохнул.
— Даже не знаю, с чего начать…
Хардавальда
— И за тем ты шел за мной? Чтобы сидеть тут, надувшись? И портить мне настроение в последний день, когда я дома?
— Я… — Алан снова постарался что-то сказать, но Хардавальда продолжила.
— Послушай, я бы тебе вмазала как следует, может это тебя бы сделало более общительным, и меня напрягает та шпионящая девица за моей спиной!
— Но…
— Да, собеседник из тебя так себе! — Хардавальда допила кружку до конца и поставила ее на стол. Она явно уже собралась уходить.
— Постой, — Алан привстал, пока Хардавальда не ушла. — Да, я могу рассказать о себе.
— Ну, расскажи, — Хардавальда устроилась поудобнее и попросила повторить заказ.
Алан еще с минуту пытался придумать, с чего начать, но увидев, что у Хардавальды кончается терпение, выпалил:
— Я был когда-то очень известен…
Алан потом будет думать, почему начал именно с этого. Хотел впечатлить Хардавальду, которая жаловалась на недостаток внимания и славы в своем детстве? Или даже собирался поддеть ее: «Я выходил на сцену и люди приветствовали меня, а в тебе видели пустое место», пытаясь скрыть за этим всю свою боль. Хардавальда ему не понравилась, и он невзлюбил ее. Не так, как своего главного врага жизни Мартина, но как того тыкающего в него зонтиком клоуна, всегда умело находящего больное место. Потом он понял, что просто хотел быть на ее месте. Знать отца, и получать подарки. Иметь мать, которую любят и уважают, а не называют варваркой и не плюют в спину на рынке. Тихо и незаметно расти. Он не думал в тот миг, что и Хардавальде было нелегко. Что потеряв обоих родителей, ей было одиноко и ей хотелось получить хоть немного внимания. В тот миг Алану хотелось, чтобы Хардавальда завидовала ему.
— Был известен? Ты брешешь! — не поверила она.
— Нет, правда, — покачал головой Алан. — Я путешествовал с цирком. Много людей в разных городах собиралось на наши выступления. Мое имя было на плакатах. Наверное, и сейчас кто-нибудь говорит: «жаль, что Алан больше не выступает»…
Ему быстро стало стыдно за свои слова, особенно когда он увидел взгляд Хардавальды — отстраненный, будто направленный в глубь себя. Он сам стал клоуном с зонтиком. Ему захотелось взять свои слова назад.
— А потом что случилось? Почему ты ушел из цирка? — Хардавальда и завидовала ему, и была увлечена его словами. И от того Алан чувствовал себя плохим человеком. Айрин ошибается, он не заслуживает ничей доброты. У Хардавальды даже не возникло мысли, что он покинул сцену, потому что его могли выгнать, или, например, что его в кандалах отправили на рудники. И, что самое ужасное, ему опять предстояло солгать, ведь не скажешь, что он убийца.
— Да как-то мне это надоело…
— Чепуха, — Хардавальда словно раскусила его ложь. — Не может такое надоесть! Было что-то еще… Дай угадаю, ты
— Что? — Алан замер, чувствуя, будто его видят насквозь.
— Судя по твоей реакции, я угадала! — Хардавальда радостно хлопнула в ладоши. — И из-за нее тебе пришлось покинуть цирк, да?
— В каком-то смысле так и было, — кивнул Алан, радуясь, что не нужно вдаваться в подробности. — А потом я встретил Айрин и ее компанию. В той стране, где я… остановился, правит королева, которая нашла такую силу, которая может разрушить наш мир. И я решил помочь Айрин. Мою кровь, как и твою, используют, чтобы разрушить сильнейшее заклинание.
— Вот как. Ты так говоришь, будто вы на полном серьезе спасаете мир, — протянула Хардавальда.
— Возможно, потому что так и есть, — Алан посмотрел в свою кружку, к которой он едва притронулся. — Но вообще, я это делаю, потому что обязан Айрин жизнью. Я хочу исправить прошлое, доказать себе, что я могу стать хорошим человеком. Пока я вижу, что удивительно далек от этой цели.
Хардавальду совсем не смутила такая откровенность:
— Знаешь, желание спасти мир из чувства вины не сделает тебя хорошим. А вот желание помочь другу — очень даже.
Алан впервые улыбнулся за их беседу, улыбка правда вышла слабой.
Хардавальда поднялась из-за стола, словно получила все, что хотела из этой беседы. А Алану больше не о чем говорить не хотелось. Только спрятаться где-то наедине со своими самоуничижительными мыслями.
— Ну и как все прошло? — спросила Айрин, когда они с Аланом покинули «Жерло». Хотя она и так все прочитала на его лице. Зачем спрашивать? Но Айрин к нему хорошо относилась, поэтому он объяснил.
— Могло бы и лучше. Возможно, с ней стоило говорить тебе, а не мне…
И Алан поспешил уйти, оставляя растерянную Айрин одну.
??????????????????????????
На следующее утро маскарен Нерак разбудил нас. Мне ужасно не хотелось покидать объятья Эшера, но мысль о том, что завтра мы уже проснемся не в этой пещере, придала сил и заставила собираться.
— Я, надеюсь, вам у нас понравилось, — говорил маскарен, встречая нас у выхода, когда мы несли свои вещи. — Человеку сложно жить среди птиц, думать, что он забрался так высоко, но все равно гарпии могут подняться выше него.
— Как хорошо, что я боюсь высоты, и меня не мучают эти мысли, да, Айрин? — отшутился Эшер, сжимая мою руку. Я сомневалась, что он действительно боится высоты.
— Нет ничего лучше, чем возвращение домой, — на распев сказал Нерак. — И, все-таки, если захотите вернуться, мы с Етинед постараемся организовать куда более достойный прием.
— Возможно, мы когда-нибудь вернемся, — улыбнулась я искренне. Поселение гарпий мало чем отличалось от других городов обычных людей. Зачастую странные нравы, объяснимые нашим отличием в традициях. Что-то, что могло показаться нам грубостью, для них было в порядке вещей, и наоборот. Если бы не вся эта история с камнями, я, возможно, пожила бы на этой горе годик другой, написала бы книгу о гарпиях, о их традициях и нравах, а потом читала бы в столичном университете лекции, а студенты глядели бы на меня как на ополоумевшую старуху, перенявшую некоторые привычки от гарпий, и тем сильнее убедились бы в своих взглядах, когда я начала бы есть сырую печень во время перерыва…