Одиночество в Вавилоне и другие рассказы
Шрифт:
— Тебе видней, Курт…
— Вот именно. Крышу мы сейчас поднимем, дверцы как следует запрем. А ты, Хорст, достань камеру. Прокрутим несколько метров. Как-никак, мой мальчик, твой отец воевал в этих местах.
Семейство извлекло из машины несколько сумок и кой-какую одежду. Мужчина захлопнул дверцы и подергал каждую ручку.
— Хорошо она стоит, в тени, — сказал он. — Здесь она и постоит, пока мы пообедаем. Сумку понесу я. Мы должны зайти туда, Эльфи. Кабачок называется «A la veuve» [12] . А вот уже бежит piccolo [13] … Ах, мне все кажется, будто мы еще в Италии. Не piccolo, стало быть, a garcon [14] с… Как это? Avec c'edille, значит с закорючкой под «с», видишь — помню еще. Bonjour!
12
У
13
Малыш, мальчик (итал.).
14
Мальчик, официант (франц.).
— Добрый день, господа.
— Ах, garcon, ты, оказывается, говоришь по-немецки? Тем лучше.
— Господа желают здесь переночевать?
— Non, — сказал мужчина. — Мы еще хотим сегодня после обеда попасть в Сен-Лу. Мы ведь успеем?
— Без сомнения, — отвечал официант.
— А у вас мы хотим пообедать. И немного поглядеть на ваш ресторанчик, regarder [15] , порегардеть, ха-ха-ха!
— Я вас очень хорошо понимаю. Угодно вам занять столик в углу?
15
Смотреть (франц.).
— Да.
— Вот меню.
— Благодарю.
Худой, высокий, благодушно настроенный мужчина поставил сумку на стул, после чего загнал в угол жену и сына.
— Выбери что-нибудь, Эльфи! У тебя на эти дела нюх. А я тем временем расскажу вам, как здесь было тогда.
Он подошел к окну. В ресторанчике, кроме них, никого не было. Официант чистил серебро.
— Мы были тогда расквартированы в этом доме, наверху. Комнаты можно будет осмотреть после обеда. А внизу раздавали пайки. И я по большей части следил за раздачей. Чтобы все получали по справедливости. Тут нужен глаз да глаз. Чтоб все было по-честному, особенно чтобы повар… Ну ладно… — Мужчина поискал что-то взглядом и крикнул: — Garcon!
— Слушаю!
— Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь старую газету. Я хочу залезть на стул, так, чтобы его не испачкать.
Официант уронил нож и достал из верхнего ящика буфета газету.
— Позавчерашняя, — сказал он.
Посетитель взял газету, не заглянув в нее, застелил сиденье и осторожно взгромоздился на него. Человек он был рослый, и столб света, наискось протянувшийся от верхних окон до стойки, разбился о его голову.
— А теперь, Хорст, приготовь камеру. Здесь, правда, темновато, но наша камера с этим справится. Только поточней рассчитай выдержку. Так что я хотел сказать? Ах, да. Мы угодили сюда как раз к прорыву последней линии фронта в Вогезах. Оборонительные противотанковые рвы — их отрыли для нас пимпфы [16] — остались на пятьдесят километров к западу. Когда наконец был отдан приказ оставить город, здесь уже все кишело партизанами. Они угнездились напротив, в двух отельчиках. В промежутках между выстрелами они то и дело кричали, чтоб мы сдавались. Жаль, что я почти не умею говорить по-французски, не то уж я б им ответил. А так мы могли отвечать только огнем. Худо-бедно, у нас было при себе два пулемета. Эльфи! Ты меня слушаешь? Ах, ты уже выбрала. Bouef r^oti [17] . Роскошно. И тогда я влез на стул, вот так, как сейчас, прижался к стене… Крути, крути, сынок, ну, давай!… Прицелился и выстрелил. А в ответ — дзынь, дзынь! Две пули ну прямо чуть не коснулись моего уха. Я разозлился и пошел закладывать обойму за обоймой. И угодил в одного. Возможно, того самого, что всадил в стену возле моей головы две премиленькие пульки. Партизан подскочил — на нем был красный берет, нет, скорее винно-красного цвета, — и упал. И в этот момент все они обратились в бегство. Нет, нет, вовсе не из-за моего попадания, хотя смерть парня в красной шапке их, разумеется, ослабила, а из-за контратаки наших частей! Нас вызволили из мешка. Эй, Хорст, ты как следует запечатлел старика отца на пленке?
16
Члены детской фашистской организации.
17
Жареная говядина (франц.).
— По-моему, да.
— Ну и порядок.
Гость, лицо которого раскраснелось от бурного рассказа, тяжело соскочил на пол.
—
18
Война кончилась (франц.).
— Ваш суп, господа!
— Благодарю, очень кстати.
Официант накрыл на стол. Потом он прошел на кухню и окликнул старого, дряхлого человека, который чистил картошку:
— Patron! [19]
Руки старика замерли, но он не поднял глаз.
— Patron! Ce cochon `a qui je sers a tu'e Jean le Rouge! [20]
Старик поднял глаза. Замер, вслушиваясь. Потом он кивнул и снова взялся за картошку.
19
Хозяин! (франц.).
20
Хозяин, эта свинья, которую я обслуживаю, убила Красного Жана! (франц.).
— Patron! — Официант подошел к столу и яростно смахнул на пол несколько картофелин. — Il est le meurtrier de votre fils! [21]
— On ne dit cela de cette chose [22] , — тихо отвечал старик и принялся подбирать картофелины с каменного пола.
— Imb'ecile! [23] — прошипел официант, свирепо ухватил корзиночку с хлебом, помчался к двери в зал и рывком распахнул ее.
21
Это убийца вашего сына! (франц.).
22
Нельзя так говорить о подобных вещах (франц.).
23
Вот дурень! (франц.).
Тут старик громко произнес:
— Ne dis rien! Penser, toujours penser! [24]
Официант выпустил ручку двери, отнес гостям хлеб и вернулся на кухню.
— Папа! А чего ему крикнули из кухни? — спросил мальчик.
— Не знаю, — жуя, ответил мужчина. — Похоже на penser, а это значит «думать». Официант, наверно, получил нахлобучку. Он не подумал о хлебе, и хозяин отчитал его за это. Н-да, времена изменились. Теперь мы здесь желанные гости.
24
Ничего не говори. Думай, всегда думай! (франц.).
И он отломил кусок мягкого хлеба.
Перед выборами в Чатануга
— Так, так, Рэндольф Хезикиль, а уплатил ли ты избирательный налог?
— Да, сэр. Вот квитанция. Пришлось уплатить два доллара шестьдесят центов.
— Ты говоришь как будто с упреком? Ведь мы платим ровно столько же.
— Ваша правда, сэр, но белому человеку это легче сделать. Он зарабатывает в пять раз больше, чем черный.
— Ну, ну, Рэндольф. Черный зарабатывает меньше потому, что он ленивее. Он либо дрыхнет, пока белый работает, либо наплодит дюжину детей, либо еще что-нибудь придумает. Как бы то ни было, в нашей стране, если не бездельничать, каждый может заработать ровно столько, сколько захочет. Ясно тебе?
— Ясно, сэр.
— Хорошо, что ты со мной согласен. Иначе я не мог бы признать, что ты достиг гражданской зрелости. А пока человек не достиг таковой, он не может голосовать, даже если ему… Сколько тебе лет?
— Сорок два года, сэр.
— Отличный возраст, Рэндольф. В этом возрасте человек уже обладает необходимой мудростью. А теперь приступим к испытанию. Учти, Рэндольф Хезикиль, что мы хотим добра как тебе, так и всей нашей великой нации. Справа от меня сидит коммерсант Бернард Джагль, а слева — учитель Глен Уортбридж. В соответствии с инструкцией они назначены для того, чтобы подвергнуть тебя испытанию. Это почтеннейшие граждане. Знаешь ли ты их, Рэндольф?