Одинокая леди
Шрифт:
Он еще немного поразмышлял.
— И ты не обманываешь? Не динамишь?
— Я говорю с вами совершенно откровенно и честно. Вы — то, что надо.
Вы мне симпатичны. Просто я сейчас совершенно не в том состоянии...
Он стал натягивать пиджак, с трудом попадая руками в рукава.
— Знаешь, может быть, я слегка тронулся, но я верю тебе.
— Спасибо, Чэд.
— Я могу навестить тебя, когда буду в Нью-Йорке?
— Я обижусь, если вы не появитесь у меня, — сказала я, провожая его до двери.
У выхода я в
— Так мы увидимся обязательно, — и ушел. Не успела я затворить за ним дверь, как зазвонил телефон. Вернее, он начал звонить как раз в тот момент, когда я запирала дверь.
Это, конечно, был Джон.
— Я названивал тебе весь вечер, — сказал он вместо приветствия.
— Я только что вернулась с ужина.
— Я знаю. Мне необходимо увидеться с тобой!
— А мне необходимо уложить вещи и выспаться, — сказала я твердо. — Мой самолет улетает рано утром.
— Я слышал, что произошло на студии, — сказал он. — Но мне хватит нескольких минут... Ты не можешь улететь, не дав мне хотя бы возможности попытаться все объяснить!
Я немного подумала — и сдалась.
— Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться до меня?
— Одна минута, — ответил он, не задумываясь. И пояснил:
— Я в конторе мотеля, в двух шагах от тебя.
И действительно, он постучал в дверь даже раньше, чем я положила трубку.
— Входи! — крикнула я, все еще не решив для себя, правильно ли поступаю.
Он прошел за мной в комнату. Я указала на полупустую бутылку шотландского, оставленную Чэдом.
— Может быть, ты хочешь выпить?
— С удовольствием.
— Пожалуйста.
Я неторопливо достала из морозильника лед, взяла несколько кубиков, бросила в стакан, щедро налила виски и протянула ему. Он выглядел усталым, осунувшимся. Но после того как сделал хороший глоток, на щеках его стал проступать слабый румянец. Я предложила ему сесть на кушетку, а сама уселась в кресле напротив.
— Я совершенно не понимаю, что на меня накатило, — сказал он задумчиво. — Обычно я веду себя совсем иначе.
Я не ответила.
— Я хочу принести извинения.
— Не надо. Во всем происшедшем столько же моей вины, сколько и твоей. Просто я не знала правил игры.
— То, что происходит с нами, — никакая не игра! — запротестовал он.
— Я действительно увлекся тобой. Всерьез!
На это я ничего не могла ответить, Он подождал и сделал еще один большой глоток.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты улетела завтра обратно. Я хочу, чтобы ты вернулась со мной в дом над морем. Чтобы мы начали все с самого начала, снова... На этот раз все будет хорошо, я тебе обещаю.
— Нет, Джон, думаю, что возвращение невозможно. Просто второй раз все это не сработает, — сказала я, стараясь, чтобы мои слова звучали как можно мягче. — Теперь я знаю.
Он заговорил, и в его голосе звучали и настойчивость,
— Нет, сработает! Я тоже знаю, что все будет хорошо. Вспомни, как прекрасно было все в ту ночь! И все может повториться, если только ты согласишься сделать попытку... Дать мне хоть маленький шанс...
Я смотрела на него и думала: как это удивительно, что он не понимает, ничего не понимает. Все, о чем он вспоминает, о чем говорит, — то, что ему было хорошо, только то, что чувствовал он. И каким-то странным образом у него из памяти выветрилось, стерлось все, что произошло после той ночи.
Но я-то помнила!
Все, что произошло с нами, что встало между нами, теперь возникало перед моими глазами каждый раз, когда я умолкала и глядела на него.
Возникало и коренным образом меняло мое отношение и к нему, и к тому, что было. Но в то же время, видя его сидящего передо мной таким униженным — хотя до конца он этого не понимал, таким жалким, я подумала, что бессмысленно ему что-нибудь говорить, что-либо объяснять, пытаться открыть ему правду, потому что все, что я могла бы ему сказать, только углубит его унижение. И потому я солгала.
— Мне совершенно необходимо вернуться. Фэннон и Гай нашли для меня интересную работу, и она начинается прямо на днях. Они сообщили мне, что надеются добиться, чтобы работа над пьесой началась на месяц раньше того срока, который предполагался раньше.
Он глубоко вздохнул, и я увидела, как напряжение постепенно отпускает его, лицо разглаживается. Мой ответ, точнее, мой отказ в такой форме был именно тем, что ему, как деловому человеку, было понятно и с чем он не мог не считаться. Дело, а не личные приязни и неприязни.
— Скажи, тебе тоже было хорошо со мной? — спросил он.
Я поднялась на ноги.
— Изумительно!
Он поднялся вслед за мной с кушетки и потянулся, чтобы обнять меня.
Я остановила его руки.
— Нет, Джон.
Он посмотрел на меня с откровенным непониманием и недоумением.
— Я совершенно вымоталась. Пустышка, — сказала я. — И в эту ночь я не принесла бы тебе никакой радости. — Мне вспомнился кошмарный сон, приснившийся мне предыдущей ночью. — Мне пришлось столько носиться взад и вперед по стране, что я чувствую себя каким-то футбольным мячом.
Он ничего не сказал в ответ и продолжал смотреть на меня голодными глазами.
— Ты понял, что я сказала? — спросила я с ноткой раздражения в голосе. — Я не машина. Я человек. Не говоря уже о том, что мне просто необходим сон.
Наконец он кивнул, соглашаясь.
— Прости, я все время забываю. Женщины адаптируются к перемене часовых поясов гораздо хуже, чем мужчины.
Я посмотрела не него с изумлением. — Господи, да о чем он? В его словах не было совершенно никакого смысла-А я в этот момент смертельно хотела только одного: завалиться спать и — ничего больше.