Как мало, как горестно малоОсталось, о чем еще петь!Прошедшее в омут упало,Грядущего не разглядеть,А то, что кругом происходит,Такою тревогой томит,Что сердце, сжимаясь, уходитВ свою глубину и молчит.Вот так и живем одиноко,Нерадостно и тяжело,Средь чуждых людей, без намекаНа дружбу, и свет, и тепло.О, если б мы вспомнили сами,Средь холода, ветра и тьмы,Какими простыми словамиМогли бы утешиться мы.
«Ты говоришь: весь мир во мраке…»
Ты
говоришь: весь мир во мраке,И в преступленьях, и во зле,Ты гибели читаешь знакиУ бедных смертных на челе;Над чистою склоняясь розой,Уже ты ищешь в ней червя,Болезнь, и тленье, и угрозуУгрюмого небытия.Мой бедный друг, когда б ты видел,Как царственно и просто как,Наперекор твоей обиде,Сквозь холод слов твоих и мрак,Тебе на руки и на платьеЛожится предвечерний свет,Как тихий отблеск благодати,Как окончательный ответ.
Ребенку
Человечек ты мой, человечек,Твой открытый доверчивый взгляд,Чистый смех и наивные речиСердце греют мне и веселят.Никакая печальная думаНа открытый твой лоб не легла,Ты не знаешь еще, как угрюмоВ нашем мире, как мало тепла;Как холодное взрослое знаньеНадмевает людские умы,Как убоги все наши желанья,Как мрачны и нерадостны мы.Ты глядишь с безотчетной улыбкой, —И в твои голубые глазаМир сияющий, легкий и зыбкий,Ветер, солнце, цветы, небеса —С благодатной вливается силой:Цельных, подлинных образов строй,Тех, которых еще не разбилаЖизнь поспешной и мутной волной.
«Как в этой жизни бедственной и нищей…»
Как в этой жизни бедственной и нищейМы все живем угрюмо, не любя.О, если б знали мы, насколько чище,Насколько лучше мы самих себя!Дитя смеется, и его веселыйИ чистый голос обличает нас:За косный дух, упрямый и тяжелый,За жесткие морщины возле глаз,За жалкое, безрадостное знаньеО том, что веб проходит, как трава…Нам всем даны прямым обетованьемПростые и великие словаО чистых сердцем, милостивых, кротких, —Нам, никому другому: мне, тебе…Зачем же эти несколько коротких,Поспешных лет проводим мы в борьбе,В недоброй суете, в ожесточенье,Мы, земнородные, чьи голосаМогли б вмешаться в ангельское пенье, —И только оскорбляют небеса?
«“Беатриче, Лаура, Изольда, — плеяда…»
«Беатриче, Лаура, Изольда, — плеядаИзумительных, тонких, певучих имен,Золотые цветы за оградою сада,Неземное виденье, несбыточный сон.Как влечет за собой, как таинственно ранит,Этот странный, смертельно-пленительный зов,И какою тревогою сердце туманит —Не найти для нее выражений и слов…»Нет, не синие дали, не дымные горыПомогают нам жить, не виденья во мгле, —Но простая любовь к человеку, которыйЖдет, чтоб мы охраняли его на земле.Да, к такому, как есть, без прикрас и нарядов, —Но насколько же проще, правдивей, верней —Эта жалость к тому, кто находится рядом,С каждым днем, с каждым часом все больше, нежней.
«Победителей нет — и не будет…»
Победителей нет — и не будет.Если кто и останется жив, —Никогда он уже не забудетОслепительный, огненный взрыв,И
на месте цветущего градаВ кружевных колоннадах, в дворцах, —Призрак гибели, тленья, распада,Щебень, пыль и обугленный прах.Так о чем же поешь ты нам, птица,В мягком свете купаясь крылом?Или, может быть, нам только снитсяДикий сон с безысходным концом,И твоя золотая беспечностьБесконечно мудрее: за нейСразу — свет и сиянье, и вечность,Недоступные взору людей.
«Это не птица дорогой пустынной…»
Это не птица дорогой пустыннойВ воздухе синем высоко летит, —Знамя Израиля над ПалестинойБьется, и плещет, и вольно шумит.Камеи и травы, олив узловатыхНизкие рощи на склонах холмов;Дали виднеются в пестрых заплатахНив золотистых, зеленых садов.С песней протяжной и с песней веселой,Радость в которых и труд заодно,Каждый налившийся колос тяжелый,Каждое дерево здесь взращено.Снова пшеницы раскидистый ворохРуфь собирает, бродя по полям,Нового дуба таинственный шорохСлышится там, где стоял Авраам.Слушай, Израиль, боровшийся с Богом,Благословенье принявший Его:По бесконечным, по страшным дорогамВ землю отцов твоих не для тогоТы возвратился, чтоб стены СионаВраг твой безжалостный мог покорить.Яростный бег колесниц фараонаСнова ты в силах был остановить.Скоро уж снова в задумчивом лонеМедленной генисаретской волныБрошенный невод спокойно потонет,В синей воде отразятся челны.Снова взойдет утешительный колосСредь благодатных, средь мирных холмов,Где раздавался единственный голосЛучшего из твоих лучших сынов.
«Никто не восклицает на псалтири…»
Никто не восклицает на псалтири,Не пляшет, видя пред собой ковчег.Все холодней и глуше в темном мире,И время молча падает, как снег.Как это стало, как это случилось?По-прежнему торжественно горятБольшие звезды, как Господня милость,И камни о согласье говорят.О, радость, ты дана была от века,Как утешение, как горний свет,Как чудная подруга человека, —И нет тебя… Ковчега с нами нет.
«Мы целый день закидывали сети…»
Мы целый день закидывали сети:Лишь ракушки да тина, — ничего.Но Ты сказал: «Закиньте!» — и как детиПослушались мы слова Твоего.С трудом из вод глубоких извлекли мыВеликий Твой и трепетный улов.В тумане синем и неуловимомУж не видать окрестных берегов.Лишь эта обличающая груда,Покорная велениям Твоим…И мы, свидетели прямого чуда,Как громом пораженные стоим.Всё замерло среди земного круга:Не шелохнутся воды, ветер стих,Лишь рыбы бьются сильно и упругоПо доскам дна, у самых ног Твоих.
«Думал ли я, когда был богатым…»
Думал ли я, когда был богатым,Что стану бедным, как этот слепой,Который идет за своим вожатым,Вытянув руку перед собой?Думал ли я, когда солнце сиялоИ птицы взвивались в воздух, — что вдругОстанется так нестерпимо малоСкупого и скудного света вокруг?Ночь наступает, уже наступила:Хлынула к окнам, течет за стеной…Господи, дай только сердцу силыПомнить, что Ты и во тьме со мной!