Все знание, что долгими годамиКопил и собирал, хранил и помнил,Сегодня же, сейчас, сию минутуЯ отдал бы, — когда б дано мне было,Дитя, твоими чистыми глазамиВдруг заново увидеть этот мир:Мир тишины, и радости, и света,Которые не тень беды грядущей,Но птицы озаренное крылоСпокойною дугой пересекает.Подумать страшно, друг мой синеглазый:Такая же кудрявая головка,Как и твоя, быть может, прижималасьК широким складкам мягкого хитона,Когда над нею тихо прозвучало:«Пока не станете, как дети…»
«В ярко освещенном зале…»
В
ярко освещенном залеМальчик, с тонкими руками,С худеньким лицом, играетНа прекрасной, легкой скрипке, —И наполнен самый воздухПением и тишиной.А снаружи — мрак и холод,Где-то рядом притаившись,Сумрачно подстерегаютИ его, и этот странный,Неожиданною птицейЗалетевший чудный голос…Броситься туда, к эстраде,Оградить его руками,Не отдать… Последний, чистыйОсторожный звук, — и сразуТяжкий гром аплодисментов.Господи, как страшно хрупко,Как предельно беззащитноВсе, что хочет, что стремитсяРассказать земным о небе.
«Поезд несется, птица летит…»
Поезд несется, птица летит,Дерево всеми ветвями шумит,Легкое облако мчится.На виадуке — далекий свисток…В поле пустом — без путей, без дорог —Тень молчаливо ложится.Я не заметил, как день отошел…Господи, что ж это? — Свет отошел!
«Сначала — пятно голубое…»
Сначала — пятно голубое,Потом — голубая река, —И вот уже над головоюРазорванные облака.Их мирное серое стадоСместилось, уходит, ушло…О, Господи, много ли надо,Чтобы стало легко и светло!
«Безлюдный сад за невысоким домом…»
Безлюдный сад за невысоким домом.На крыше, на деревьях, на дорожке,Далёко виден след крестообразныйОт птичьих ножек. Тишина и солнце.Вот что-то там, в кустах захлопотало, —И с ветки снег обрушился пушисто.И снова тишина. Там, на скамейке,Задумавшийся юноша кудрявыйВ расстегнутом лицейском сюртукеСидит и смотрит. Крепкого морозаНе замечает он, — как будто в этойХолодной бронзе медленно, упорноТакое сердце продолжает биться,Которого остановить не в силахСтремительного времени полет.О чем он так задумался глубоко?Вокруг него большая тишина.Холодный, чистый воздух. На гранитеНестертые видны слова и строки:«Друзья мои, прекрасен наш союз,Он, как душа, неразделим и вечен».
«Сизифов труд: тяжелые каменья…»
Сизифов труд: тяжелые каменья…Когда б он знал, со лба стирая пот,Какую тяжесть в страшном напряженьеЕго потомок поздний понесет.Развалины, и дым, и прах, и щебень,Вражды и зла тысячелетний груз…С какими силами, забыв о небе,Мы заключили сумрачный союз?Так вот откуда этот холод дикийИ эта мгла, грозящая стократ!Нет, не помогут жалобы и крики…Дома горят, отечества горят,Колеблются и рушатся устоиОгромных царств, империй и миров:Всё мнимо-величавое земное —И день встает, печален и суров.И видим мы — уже без обольщенья —Куда мы шли во мраке без дорог, —И вот теперь стоим в изнеможеньеНад самой бездной… Да спасет нас Бог!
Иов
Тот, у кого не отняты стада,Ни
пажити, ни дом, ни сад плодовый,Ни ближние его, кто никогдаНе испытал всей тяжести суровойГосподней длани на плече своем,Тот разве знает, что такое силаЛюбви и гнева, пламенным огнемЗемные наполняющая жилы?Тот разве может говорить: «Отдай»?Кричать, и звать, и требовать ответа, —И выдержать, когда потоком светаЕго зальет внезапно через край?О, праотец всех страждущих, прости,Что нас страшат и горе, и невзгоды,Себе пристанища средь непогодыВ испуге ищущих — не осуди.
«Ты отвечай, — я буду вопрошать…»
Ты отвечай, — я буду вопрошать:Кто наливает соком колос полный?Кто научает ястреба летать?Кто гонит к берегам морские волны?Ты ли вознес высокую соснуНа самый край огромного обрыва?Ты ли хранишь большую тишину,В глуши лесной, и света переливы?Не ты ли обновляешь лик землиИ назначаешь времена и сроки?Не ты? — Тогда безмолвствуй и внемли:Я царственные дам тебе уроки.И сердцем ты научишься тогдаЛюбить всё сотворенное от века:И дальний звездный свет, и тень листа,И беззащитный облик человека.
«Везут равнодушные клячи…»
Везут равнодушные клячиУнылой походкой своей —Удачи твои, неудачи,И дел твоих ворох и дней.И вот уже крест деревянный,Меж тесных соседей своих,Над прахом твоим безымяннымПод небом спокойным затих.И только дешевый веночек,Положенный нежной рукой,И только лиловый цветочек,Посаженный верной рукой,Остались одни на могилеСвидетельством тихим о том,Что где-то тебя не забыли,Что в мире большом и чужом,В поспешном и грубом мельканье,В потоке сменявшихся дней,И дорог ты был и желаненСмиренной подруге твоей.
«Не хрустальный бокал, не хиосская гроздь…»
Не хрустальный бокал, не хиосская гроздь,Но стакан и простое вино;Не в пурп урной одежде торжественный гость —В тесной комнате полутемно,И усталый напротив тебя человекМолчаливо сидит, свой же брат,И глаза из-под полуопущенных векОдиноко и грустно глядят.Ты наверное знаешь, зачем он пришел:Не для выспренних слов и речей.Так поставь же ему угощенье на столИ вина неприметно подлей.Может быть, от беседы, вина и теплаОтойдет, улыбнется он вдруг, —И увидишь: вся комната стала светлаИ сияние льется вокруг.
«Пока мы не погибли от чумы…»
Пока мы не погибли от чумы,От наводненья, от огня и серы —Великой милостью не видим мыГрядущих бедствий грозные размеры.Как знать? Еще не завтра, может быть,Не грянет гром, гроза не разразится.Гнездо свое доверчивое вить,Летать и петь не перестанет птица,Пока убогим не замрет комкомНа полусгнивших листьев черной груде.Вот так и мы — пока еще живемИ дышим… — может быть, войны не будет.А если будет? Если на корняхСекира? Если покачнулись своды?..— Да не отравит нас гнетущий страх,Да не нарушит внутренней свободы.