Одинокий прохожий

Раевский Георгий

«Поэзия — не томный, лепет…»

Поэзия — не томный, лепет, Не темный бред, не грубый рёв, — Она — внезапный шум и трепет В огне рождающихся слов, Их радостное столкновение, Полёт, падение, полёт… Ее начало — изумленье, И музыка — ее оплот. Потом, когда остынет лава, Когда придет иль не придет Непрочная земная слава, — Душа по памяти найдет Тех, полных боли и тревоги, Незабываемых

часов Как бы зажившие ожоги На теле неподвижных слов.

«Посмотри: в открытом поле…»

Посмотри: в открытом поле Заблестел на солнце плуг. Хорошо следить на воле За трудом спокойных рук. Всюду, где дружит с природой Умной дружбой человек, — Мельницы вращают воды Полнозвучных вольных рек, Яблони, всходя по склонам Низкорослою семьей, Отдают ему с поклоном Урожай осенний свой, И вечерний дым над кровлей Мирного его жилья, Как привет его сыновний, Всходит в звездные края.

1. «Крошечный и неумелый…»

Крошечный и неумелый Птенчик выпал из гнезда. Мать за кормом улетела, Желтоглазая беда Бродит тигровой походкой… Бросься и спаси скорей Хрупконький комочек кроткий От стремительных когтей. Сделай маленькое дело: Наклонись и огради, — Если хочешь, чтоб запело Сердце у тебя в груди.

2. «Подумаешь: — птица!.. Здесь гибнут миры..»

Подумаешь: — птица!.. Здесь гибнут миры От дикой и темной и страшной игры, Здесь люди волками глядят друга на друга, Здесь нет больше места дня брата и друга. А ты над беспомощным, жалким комком Склонился с растерянно-нежным лицом И внемлешь взволнованно, как откровенью, И дрожи чуть слышной, и сердца биенью…

3. «Кончаются, слабеют звуки…»

Кончаются, слабеют звуки, Вечерняя подходит мгла, — И только сохранили руки След благодарного тепла И кроткого прикосновенья. Ну, что ж, на самый малый срок, На легкое одно мгновенье Ты в мире был не одинок.

«Не сказать, — да и не надо…»

Не сказать, — да и не надо Говорить!.. Дай руку мне: Есть большая в том отрада, Что на самой глубине Знаем мы одно и то же, Об одном с тобой молчим, — Значит, был недаром прожит Долгий день. Вот мы сидим, Кроме самого простого, Ни о чем не говоря, — Но стоит за каждым словом Жизнь моя и жизнь твоя. И часами слушать звуки Я готов речей твоих, На стареющие руки Все глядеть и гладить их.

«Возле серого камня…»

Возле

серого камня Пробегает поток; Там, у самого камня, Притаился цветок. В звездно-синие ночи И в палящие дни Неприметный цветочек Остается в тени. Вольно голосом звонким Распевает поток. Слабым запахом тонким Отвечает цветок. Больше дать он не может В скромной доле своей, Но, быть может, дороже Драгоценных камней Это пятнышко света Там, где влага и мгла, Радость чистая эта И простая хвала.

«Так медленно ползла через дорогу…»

Так медленно ползла через дорогу Улитка, что мы сжалились над ней, И спрятавшую рожки недотрогу Перенесли. Огромный муравей Бревно своей соломинки усердно Тащил, наверное, в поту, в пыли, — Но были мы, как боги, милосердны И, лист ему подставив, — повезли. И долго ты потом еще следила За их путями средь густой травы, А я смотрел на этот профиль милый, На поворот прелестной головы.

«Когда в глубокий мрак погружена…»

Когда в глубокий мрак погружена Душа, тогда ни близкие, ни друга Помочь уже не в силах. Ты одна Все раны исцеляешь, все недуги. О чем Тебе молиться? — Умягчи Сухое сердце светлою росою, Заступница, терпенью научи, Безмолвию, бесстрастию, покою. Чтоб одиночества глухой пожар Восприняла душа, не как мученье, Но как высокий, благодатный дар, Как очищенье, как благословенье.

«Мы шли с тобой проселочной дорогой…»

Мы шли с тобой проселочной дорогой Вдоль тополей; к концу клонился день. На профиль твой, задумчивый и строгий Легко ложилась встречных листьев тень. На повороте ты остановилась И мне сказала (помню, как сейчас, — Лицо твое так тихо озарилось): — Все это Богом создано для нас, Для нас, мой друг!.. — И вот теперь, в разлуке, Все вижу я простую ширь полей, Твои благословляющие руки, Косыночку на голове твоей.

«Ты задремала, друг, а я — в который раз…»

Ты задремала, друг, а я — в который раз — Гляжу на тонкие морщинки возле глаз, На голову твою, где седина все чаще Мелькает в волосах. — В простой и настоящей Любви моей к тебе что может изменить — Свидетельница лет — серебряная нить? Уходит молодость с ее излишним шумом, Но не становится холодным и угрюмым Окрестный этот мир. Быть может, лишь теперь, И после стольких бед, обид, потерь, Все, что туманилось, металось и томилось, Глубокой тишиной спокойно озарилось.