Одиссея Тонино
Шрифт:
Он придумал сказку, а затем сделал музей этой сказки.
Среди ангелов один, с усами, был каким-то недотепой. Ему поручили кормить живых птиц, но он из сострадания приносил зерно и чучелам. Над ним смеялись, но он продолжал свои непонятные для правильных коллег полеты.
А однажды он спустился на землю и увидел, что ожившие чучела клюют зерно.
Ты заходишь в крохотную церковь и за косой деревянной решеткой видишь ангела с большими черными усами и белыми, как положено, крыльями. В рубашке и брюках. На стремянке, видимо, чтобы легче возвращаться домой, на небо. На полу, среди рассыпанного зерна,
Нажимаешь кнопку, и тебе рассказывают сказку. А потом поют птицы.
Заходишь на минуту, запоминаешь на всю жизнь…
Площадь перед собором ремонтируют. Вдалеке видно, как собирается народ встречать велогонку. Из окон вывешивают флаги, в кафе все столики заняты. Я иду в «Сад забытых фруктов», который придумал Гуэрра. Никакого смотрителя нет. Открываешь голубые ворота и входишь, закрывая за собой. Мало ли, зайдет овца — и съест экспонат. Собственно, забытых фруктов немного. Какой-то житель посадил крыжовник, в Италии — невидаль, лесники привозят редкие травы, деревья, кусты. Они чудесным образом сочетаются с придуманными и выполненными Гуэррой предметами искусства.
Справа на стене ограды много икон. Тонино изготовил «белье» (то есть белые фаянсовые отливки) и предлагает своим рисующим гостям их расписать для сада. (За все время украли только одну икону, которую сделал сам Тонино.) Здесь же его автопортрет, выполненный в стиле кашпо, — подставки под вазон с цветами, которые и торчат из него в виде прически. Напротив входа небольшая триумфальная арка «незнаменитых людей». Ну да, им же тоже хочется признания. Большая бронзовая улитка отползает по траве от солнечных часов в виде двух железных голубей. Когда в полдень солнце проходит сквозь них, на постаменте из серого камня тени птиц превращаются в профили Федерико Феллини и Джульетты Мазины, обращенные друг к другу. У отвесной скалы со старыми голубятнями — часовня памяти Андрея Тарковского. А рядом фонтан — дубовый лист, по прозрачным прожилкам которого видно, как струится вода.
Он очень много сделал для узнавания земли. Своей земли, где ты родился и вырос.
В городе Брешиа Тонино сделал фонтан-ковер из смальты. Вода выбивается из-под него, и, сверкая золотом и каменьями, он летит-плывет над землей. Чудесные сны показывает мудрый сказочник, без усилий, кажется.
Но ведь страсть это усилие? Нет, наверное, дар. Хотя и способность к усилию это тоже дар.
Что-то похожее я видел в «Амаркорде». Городок высыпал на крутой поворот шоссе. Полицейские машины, мотоциклисты сопровождения, мокрые кумиры на велосипедах. Аплодируют всем участникам до последнего. Интеллигентного вида дама, парикмахерша с сигаретой во рту, клиент парикмахерши с салфеткой на шее, ассоциация хирургов, приехавших в трусах на велосипедах из Римини. Проехал последний участник гонки. Мужчина свернул флаг в окне. Все разошлись. Тихо.
Вечером мы смотрели дома футбол. Итальянцы проигрывали. Расстроенный Тонино после первого тайма ушел к себе, церемонно поклонившись в дверях.
Если от дома Тонино Гуэрры продолжить путь на вершину горы, то там увидишь неожиданные для Италии тибетские флаги
Этот колокол отвез в Тибет местный католический монах падре Оливьери в самом начале XVIII века, а вернулся церковный человек в Италию, привезя 35 (тридцать пять) тысяч тибетских слов, переведенных на латынь.
В честь трехсотлетия этого события Тонино пригласил в Пинабили далай-ламу, и тот приехал вместе с несколькими буддийскими монахами.
Площадь была забита народом. Далай-лама подошел к дому падре Оливьери, сказал: «Наконец мы встретились»; в это время из динамиков на площади раздался звон того самого колокола и молитва тибетских монахов, специально записанная на пленку по просьбе Гуэрры в столице Тибета — Лхасе.
Далай-лама замер и стоя слушал свой народ, и пинабильцы стояли без звука. Всю молитву.
Еще решили подарить далай-ламе ключ от города, для чего послали гонца на антикварную ярмарку в Бареццо, чтобы он там купил большой старинный ключ, привез его на автобусе и передал нашему знакомому Джанни Джанини.
Гонец не доехал одну остановку до города. Услышал от водителя «Округ Пинабили» и вышел. Зашел в бар, спрашивает: «Джанини знаете? Передайте ему ключ».
А в Майола тоже жил Джанини. Совершенно, впрочем, другой, но поскольку он, как все знали, коллекционировал ключи, никому просьба не показалась странной.
Между тем мэр Пинабили, уважаемый человек, говорит помощникам: «Ключ подготовьте!» Те — к нашему Джанини. А ключа нет. Тогда Джанни заскакивает в дом печника, вытаскивает из старинного шкафа большой ключ, заворачивает в бумагу и передает мэру. А тот — далай-ламе. Все были очень довольны, особенно печник.
— Я и не знал, что город был у меня в руках, — сказал он.
Да, монахи приехали в Пи набили раньше основной делегации и каждый день, стоя на коленях по восемь часов, выкладывали целую неделю из разноцветного песка прекрасный узор, чтобы в день, когда приедет далай-лама, развеять эту красоту всем в подарок.
— Прекрасное — не вечно, — сказал Тонино.
Потом пинабильцы съездили в Тибет и привезли домой колокол падре Оливьери. Его и установили на горе рядом с тибетским флагом.
— Давай быстро. Джанни уже приехал.
Тонино в плаще и кепке быстро выходит из дома. Мы выбираемся по чистеньким, без единой латки, дорогам на шоссе, ведущее в Равенну. Вдоль дороги персиковые сады. Деревья растут в одной плоскости. Словно распятые. Между рядами потом будут ездить трактора с тележками, и сборщики станут собирать персики сначала с одной стороны, потом — с другой. Деревья стоят узкими шеренгами и не сомкнут строй.
— Куда мы едем, Тонино?
— Мы едем к кузнецу.
— К кузнецу, это хорошо, — говорю я. — Но куда мы едем?
— Я не знаю.
— А Джанни?
Джанни, проехав часа полтора, останавливается на обочине, из чего я понимаю, что мы заблудились. Телефон он оставил в Пинабили, но у меня есть. Через Москву звоним в деревню, так у них называются маленькие. вылизанные до блеска городки, чтобы выяснить, где мы находимся.
Тонино с Джанни обсуждают наше положение. Тонино кричит, и Джанни кричит. По форме это чистый скандал, но на самом деле — мирная беседа.