Одна душа, много воплощений

Уайсс Брайен

— А что думали на этот счет ваши родители?

— Не думаю, что они об этом знали. На самом деле, им было все равно. Видите ли, когда мне исполнился двадцать один год, начали поступать средства в мой доверительный фонд. В год по чайной ложке. И этого мне хватало, чтобы сводить концы с концами. Я снял дом в Малибу и посвятил себя единственному своему интересу, своей страсти, которая преследовала меня с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.

— И что это за страсть?

— Девушки. Женщины. Женские формы. Женская плоть, — улыбался он. — Как я уже говорил, я одержим этим с пятнадцати лет.

— Значит,

у вас были любовные романы…

— Вот именно. Знакомства на одну ночь, флирт, если это называть своими именами. Я никогда не платил за секс ни проституткам, ни девочкам по вызову, но мои девочки стоили дорого. Я устраивал шикарный ужин, дарил красавице какую-нибудь безделушку, ну и на худой конец отвозил домой на лимузине.

— Сколько их было у вас?

— Сотни.

— И как долго длились серьезные отношения?

— Обычно меня хватало не больше чем на месяц.

— Но ваша жена…

— Лорен? Конечно, она была одной из тех красавиц, иначе я не женился бы на ней.

— Как давно вы женаты?

— Двадцать шесть лет.

— Очевидно, вы намного увеличили этот срок.

— Не совсем так. Это правда, что мы давно женаты, но довольно быстро утратили друг к другу интерес. Для нас это скорее деловые отношения.

Мой ум содрогнулся.

— Заманить…

— Ни в коем случае! За кого вы меня принимаете? Нет. Бизнес Лорен и мой бизнес — это быть богатыми. На наши общие средства мы можем купить всё, что захотим. Всё, что угодно.

— Приведите мне пример.

— Хорошо. Например, Мадагаскар.

— Вы купили Мадагаскар?

Он рассмеялся.

— Да нет! На самом деле, наши деньги идут на благие дела. Мои родители основали фонд для благотворительной деятельности. Фонд учредил программы помощи детям дошкольного возраста из неблагополучных семей внутреннего города, основал клиники для больных СПИДом в семнадцати различных районах, обеспечивающие места растущему числу больных. И мы с Лорен внесли туда свой значительный вклад. Здесь у нас взаимный интерес.

— Но вы не принимаете активного участия в управлении этим фондом?

Он снова рассмеялся. На ней раз его смех содержал в себе горечь.

— Куда уж мне управлять фондом, когда мне даже не разобраться с детской игрой «Продажа лимонада» (Lemonade Stand).

— Что ж, давайте поработаем над этим. Давайте посмотрим новые проекты.

Он пожал плечами.

— Слишком много работы. Слишком много беспокойств.

— Лорен так же думает?

— У нее своя фирма, занимающаяся связями с общественностью. Работа занимает все ее время, хотя Бог свидетель, деньги ей не нужны.

Я решил спровоцировать его. Он настолько легко отказывался от любых амбиций и целей, что я усмотрел в этом некий симптом беспокойства души.

— Значит, дома вы занимаетесь тем, что вам доставляет удовольствие, и если устали, в любой момент можете лечь и вздремнуть.

Он настороженно посмотрел на меня, словно я его в чем-то уязвил.

— Все так, кроме одного момента: иногда вздремнуть.

— Значит десятичасового ночного сна вам достаточно?

И тут с него слетел весь внешний лоск. Тело обмякло. Он смотрел на меня как затравленный зверь.

— В последнее время я вообще не сплю. Мне не уснуть. И даже самые сильные

снотворные на меня действуют лишь на пару часов.

— Тем не менее, вы ведете идеальную жизнь: у вас много денег, вы имеете возможность следить за своей внешностью, женщины не сводят с вас глаз, у вас понимающая жена, роскошный дом. Да, возможно, родители не уделяли вам внимания, но они обеспечили вас материально, к тому же, как вы говорите, они вас любили. Так что же на вас так сильно влияет? Что не дает уснуть?

Он пытался говорить спокойным голосом, но у него никак не получалось.

— Ужас, доктор Вайс. Непрекращающийся страх.

Я почувствовал, как у меня самого пробежали мурашки по коже.

— Страх перед чем?

— Перед смертью. Я все время пытаюсь убежать от этого страха, но он всегда догоняет меня. Женщины — это лишь временное убежище от страха, точно так же, как и любая моя работа. Ничто не способно усмирить этот страх. Мне тяжело выходить из дому, и было нелегко прийти сюда, потому что я уверен, что попаду в ДТП. Я не могу водить машину. В нашем доме столько систем сигнализации, сколько не имеет ни одна мафия. Мы редко путешествуем — боюсь самолетов. Стоит мне услышать какой-нибудь громкий звук, как я сразу лезу под стол. Я — как ветеран Вьетнамской войны, которого мучают симптомы посттравматического стресса, хотя, на самом деле, на войне никогда не был. Даже не могу представить себе, как бы я держал в руках оружие. Господи, да мне далее страшно разделывать индюшку! На прошлой неделе я услышал хлопок в двигателе автомобиля и сразу упал в обморок. Я решил, что это уже граничит с безумием, и поэтому позвонил Вам.

Он снова сел на стул, бледный и весь трясущийся. Я часто затрудняюсь определить, где находится причина симптомов пациента — в настоящей жизни или в каком-то событии из прежних жизней. Учитывая историю настоящей жизни Джона, этот вопрос здесь не встает: Его травму может объяснить только то, что происходило в его прежней жизни или в нескольких прежних жизнях.

— Я — как затравленный зверь, — сказал он. — Ничего не может быть хуже того, что я испытываю сейчас.

Наши первые попытки ни к чему не приводили. Казалось, Джон не желал исследовать прошлое. В конце концов, он достиг некоего значимого для него периода, который побудил его к действию.

«Это было много веков назад, — начал Джон. Его глаза были закрыты, но в теле сохранялось напряжение. — Я — великий воин, король-воин. Возглавляемая мною армия встала лагерем за пределами укрепленного города. Городские стены невозможно было протаранить. Многие слегли с дизентерией, и нас осталось слишком мало, чтобы организовать наступление. Но если мы не возьмем этот город, все узнают о нашей слабости и убьют прямо на месте. Я назначил переговоры с правителем города. Чтобы скрыть наше плачевное состояние, незадолго до встречи я прошу своих людей разбить палатки и облачиться в доспехи. Я говорю правителю, что те люди, которых он видит со своей крепостной стены — лишь малая часть моей армии. Неподалеку расположилась армия в три тысячи человек, и стоит мне подать им сигнал, как они тотчас пойдут в атаку. Они несколько месяцев не видели женщин, поэтому, если он добровольно не сдаст город, то мало того, что они изнасилуют их жен и дочерей, — они перебьют всех мужчин, а младенцев зажарят на вертелах.