Одна душа, много воплощений
Шрифт:
Когда я вернул Дэвида в настоящее, он все еще оставался во власти этого видения, благоговеющий и просветленный. «Давайте будем называть это существо Истоком, — сказал мне он. — Очевидно, это оно преподало ангелам те уроки, которые они затем преподали мне. ‘Когда тебе понадобится помощь, ты можешь в любом своем воплощении призывать меня посредством медитации и молитвы, — наставлял меня Исток. — Открытое и любящее сердце, которое ищет высшего блага, не руководствуясь своекорыстными побуждениями, без малейшей тени негативности или зла, способно призывать для достижения своих целей мощную проявляющуюся энергию. Это и есть сущность нашей духовности — призывание благодати’.
Дэвид
— Ни разу в жизни меня не посещали такие мысли, — сказал он. — Я — не религиозный человек. Я не верую в Бога и даже не имею ни малейшего представления о том, какая часть меня пришла из этого Истока. Сама идея того, что я когда-то был монахиней, выглядит абсурдной.
— Это была жизнь, которую вы прожили, — сказал я. — Одна из самых важных жизней, поскольку вы так быстро попали в нее и так явно все переживали.
— Это не могло быть фантазией, — согласился Дэвид. — Это слишком далеко от всего того, что я мог себе вообразить.
— Значит, вы думаете, что все это — правда?
Он поднял руку.
— Неужели я стал бы распространяться об этом! Но вам я об этом говорю, доктор Вайс, потому что ничего более потрясающего мне не доводилось испытывать.
— Может быть, в вас до сих пор живет Сестра Евгения? — предположил я. — Может быть, она есть тот Дэвид, которого вы ищете в себе?
Он на минуту задумался.
— А почему бы это не проверить? — сказал он, встав в конце сеанса и хлопнув в ладоши. — Посмотрим, что будет дальше.
Вернувшись через два дня, Дэвид сказал, что эта прошлая жизнь сильно запечатлелась в его уме, словно он тогда пережил момент прозрения. Ему было очень интересно, что последует дальше, и он поспешно уселся в кресло.
За считанные минуты он перенесся на 140 лет назад, во времена Гражданской войны в Америке. В этот раз он видел происходившие события как бы со стороны, но, в то же время, видел все весьма отчетливо. Он был молодым солдатом, воевавшим на стороне Союза, которому приходилось все свои дни проводить в маршах и битвах. «Битва за битвой, — говорил он. — Каждый новый бой ожесточеннее всех предыдущих. Я боюсь заводить друзей, поскольку уверен, что они будут убиты или ранены. Тебя убьют или ранят: так происходит с каждым. Люди, с которыми мы сражались — не наши враги: они — наши братья. Единственная причина, заставляющая нас стрелять в них — это не дать им возможности начать стрелять в нас первыми. Я делаю все, чтобы спасти своих товарищей — помогаю им найти укрытие, приношу им еду и воду. То же самое я, по возможности, делаю для наших врагов». Он опустил глаза, словно пытаясь не видеть. «Все это так бессмысленно и печально. Невозможно сказать, что здесь победа, а что — поражение. Брат убивает брата, и этому нет конца. И за что? За акр земли? Или за идею?
Он сразу погрустнел, и казалось, постарел на много лет. «Так или иначе, не выйти мне живым из этой войны. Я просто сдался и позволил себя убить, выйдя из укрытия в разгар битвы. У меня не было ни энергии, чтобы бороться, и убивать я тоже больше не мог, — безропотно вздыхал он. — Словом, я сделал так, чтобы мне помогли совершить самоубийство. Войны, эпидемии землетрясения — все эти бедствия, создаваемые природой или человеком… Эти трагедии уносят жизни сотен и тысяч, миллионов людей. Такой безмерной ценой нам приходится платить». Тут он перешел на доверительный тон. «Некоторые из этих трагедий кажутся нам неизбежными, хотя на самом деле мы могли бы их избежать или смягчить их нашим сознанием, нашими коллективными мыслями и намерениями. Других можно было бы вообще
Дэвид говорил о том, что нужно спасать жизни, предотвращая насилие, но имел ли он в виду, что человек своей волей способен предотвращать стихийные бедствия? Я не уверен, и Дэвид, вернувшись в настоящее, тоже не мог ответить на этот вопрос. Возможно, это помогут объяснить следующие регрессии.
Прежде чем уйти от меня в тот день, Дэвид мельком увидел несколько сцен из одной из прежних жизней в Китае много веков назад (он не мог точно назвать год). Как только он очутился в той жизни, его тело начало содрогаться, и я, подумав, что ему стало плохо, спросил его, не хочет ли он вернуться в настоящее.
«Нет, — отпарировал он. — Мне не плохо и не страшно: я просто наблюдаю. 51 — одиннадцатилетний мальчик. Мое тело содрогается, потому что трясется земля. Это землетрясение. Моя семья богата. Родители построили самый прочный дом. Но и он не устоял против стихии. Стены рушатся. Я слышу крики родителей, брата и сестры. Я отчаянно спешу им на помощь, но, увы, слишком поздно. Моя младшая сестра едва жива, я беру ее на руки, и она умирает у меня на руках. 51 бегу в другую комнату. Все плохо. Стены обрушиваются, и я погибаю вместе с остальными.
Дэвид покинул эту жизнь, едва успев в нее войти. Он заглянул в нее только ради того, чтобы узнать, какой урок она ему преподала. «Моя жизнь была короткой, но счастливой, — заметил он, когда вновь оказался в настоящем. — Дома были непрочными и не могли выдержать толчков. В те времена разрушений невозможно было избежать — не позволял уровень знаний. Теперь мы обладаем знаниями, но люди все равно гибнут. Это приводит в отчаяние. Мы продолжаем строить непрочные здания в опасных районах, без должного планирования и подготовки. Я не говорю о странах Третьего Мира. Я говорю об Америке! Здесь нас останавливает не отсутствие денег, но отсутствие понимания ценности человеческой жизни. Лучше мы пожертвуем людьми, чем потратим имеющиеся у нас деньги. Простые меры безопасности могли бы предотвратить страдания, боль и даже смерть. Каждая жизнь настолько важна, настолько особенна и, тем не менее, мы, обычно, из-за своей жадности, жертвуем множеством жизней, — вздыхал он. — Так, когда же мы научимся?»
У меня не было ответа, хотя я думал о том же самом многие годы. Возможно, когда мы станем такими же просветленными, как Дэвид. Возможно, когда мы поймем, что смерть каждого человека — это часть нашего собственного процесса умирания, поскольку все жизни и души находятся в глубокой взаимосвязи.
Когда Дэвид вернулся на свой заключительный сеанс, мы посетили еще две его прежних жизни. Тема, присутствующая в его предыдущих регрессиях, снова проявила себя: Высшая ценность заключатся в помощи другим, потому что каждая жизнь, каждая физическая манифестация путешествия души имеет абсолютную ценность.
В первой из этих прежних жизней Дэвид был врачом в Римской империи во время эпидемии чумы. Он видел, как накладывает повязки на ноги своим пациентам — не от ран, а от блох, которые, как он считал, распространились от зараженных крыс и стали переносчиками опасной для людей болезни. Он велел всем сторониться крыс, особенно мертвых, поскольку именно с крысиных трупов блохи чаще всего переходят на живых людей. Он также советовал людям поддерживать в чистоте свое тело и жилище. Он спас много жизней, но эпидемия перекинулась на те районы, где не знали о его советах, или не следовали им. Сам он каким-то чудесным образом не заразился, и продолжал жить и бороться с другими болезнями, снискав славу прекрасного врача.