Одна маленькая ошибка
Шрифт:
– И как ей удалось вырваться?
– Он сделал из Кампуш рабыню, заставлял готовить и убирать. Однажды, пока она пылесосила его машину, ему позвонили. Вольфганг отошел подальше, чтобы шум пылесоса не мешал разговаривать, и пленница, как только он повернулся спиной, бросилась бежать.
– Жуть какая.
– Да не говори. Ужас.
– А зачем же он позволил ей выйти на улицу? Я бы на его месте держал девчонку взаперти, – замечает Джек.
– Наверное, начал считать, что она никуда не денется. Восемь лет – срок немалый. Некоторые даже думали, что у нее развился стокгольмский синдром, потому
Джек набирает имя Наташи Кампуш в поисковике и просматривает найденные ссылки одну за другой.
– Джейси Ли Дьюгард, Элизабет Смарт, Наташа Кампуш, – повторяет он. – А знаешь, что у них общего?
– Чудовищные истории похищений?
– Они симпатичные блондинки с контрактами на издание книги. Все три.
– Ну, и это тоже, – пожимаю плечами я.
– И с лицензиями на съемки фильмов. – Джек поднимает взгляд. – А ты могла бы стать четвертой.
– Что-что?
– Именно то. Это твой шанс на публикацию: угодить в плен, сбежать и написать об этом. За тобой тогда не только «Харриерс» будут бегать, теряя тапки. Твоя Лара говорила, что истории о реальных преступлениях хорошо продаются в наши дни? Похоже, в другие дни они тоже продаются неплохо.
Я таращусь на Джека, пытаясь понять, шутит он или нет, но лицо у него абсолютно непроницаемое. Надо сказать, мой друг прав. Все три жертвы выпустили книги. И я читала их, все три. Интересные – не оторваться. Заслуженные бестселлеры.
– Ты же не серьезно…
Джек смотрит на меня – как тогда в спальне, в упор, в самую душу, и сердце невольно стучит быстрее. На меня как будто надвигается ураган – в воздухе разливается звенящее, искрящееся напряжение, и кажется, что вот-вот случится нечто жуткое. А затем Джек смеется – и буря, летевшая прямо на меня, проходит стороной.
Он берет с тарелки кусочек чесночного хлебца и протягивает мне:
– Будешь?
Я отрицательно качаю головой – сердце все еще колотится.
– Ты похудела, между прочим, – замечает Джек.
– Совсем чуть-чуть, – возражаю я и плаксиво скулю: – Подай убогой на пропитание, а? – Похоже, попытки надавить на жалость ни к чему не приводят, и я пожимаю плечами. – У меня стресс. Понятия не имею, как другие могут жрать, когда у них стресс.
А еще, помимо стресса, я опять перешла на студенческую диету из бобов и лапши, потому что они дешевые. И как так вышло, что с учебой я распрощалась семь лет назад, а питаюсь все так же?
– Конечно, у тебя стресс, если за тобой какой-то псих хвостом ходит. Можешь остаться сегодня здесь. И не только сегодня. Живи, сколько потребуется, хоть насовсем переезжай.
Ошеломленная такой искренностью и щедростью, я отвожу взгляд. Сказать по правде, я не могу переехать сюда, потому что нас с Джеком будет разделять всего одна кирпичная стена, а значит, мне каждые выходные придется слушать стоны очередной девицы. К тому же если я перееду к Джеку, то придется объяснять моим родителям и образцово-показательной сестрице, что я потерпела неудачу и нуждаюсь в помощи.
– Джек, спасибо тебе огромное, но, может, не будем обсуждать моего сталкера?
– Сталкера… –
Признав, что этот человек – сталкер, я в очередной раз заставила Джека тревожиться. Он всегда защищает меня, и я, конечно, чувствую себя драгоценной и любимой, но одновременно мне стыдно, что друг постоянно тревожится из-за меня. Выходит, что я всякий раз тяну его в то же болото, в котором вязну сама.
– Увижу его – убью на месте. – Глаза Джека на мгновение вспыхивают так зловеще, что мне становится не по себе, но затем друг улыбается, и я успокаиваюсь. – Ты точно не хочешь винца?
Глава седьмая
Двадцатью тремя днями раньше
Элоди Фрей
– В смысле – уволена? – спрашиваю я, глядя через прилавок «Кружки» на самодовольную физиономию Ричарда.
– В смысле, два дня назад ты взяла отгул по болезни, а через пару часов Ханна видела, как ты весело бегаешь по Виктория-парку.
Кошусь на напарницу – та отсчитывает сдачу посетителю, не забывая драматически утирать лоб ладонью, чтобы все видели, как она героически трудится в поте лица.
– Я проработала здесь год и ни разу не брала больничный. Ни разу. И ни одной смены не пропустила. Я отпросилась на полдня, потому что мне было очень паршиво с утра, и вышла на пробежку, когда почувствовала себя лучше.
В моих словах ни грамма лжи, но Ричарду плевать. Он поворачивается ко мне спиной и наливает себе эспрессо.
– Мне надо платить за квартиру, – продолжаю я, надеясь разбудить в душе босса хоть что-нибудь человеческое. Если оно там вообще есть.
– Это не моя проблема.
– Ханна берет выходной практически каждую неделю с тех пор, как пришла сюда, – напоминаю я, хотя сама понимаю, как по-детски выглядит такое оправдание.
Ричард упреждающе поднимает руку, указывая глазами на посетителя – тот старательно делает вид, что изучает меню, хотя при этом явно прислушивается к нашей перебранке. Повернувшись, Ричард жестом велит мне следовать за ним, и направляется к себе в кабинет. Когда я прохожу мимо Ханны, то отчетливо слышу тихое: «Вот сучка…»
В тесном кабинете Ричарда едва хватает места для письменного стола и обшарпанного шкафа для документов, от которого, небось, и ключа-то нет. И все же шеф усаживается в синее офисное кресло, обитое дерматином, с таким видом, словно это золотой трон принца, мне же достается место нищего: металлический складной стул напротив. Я знаю, что должна изображать смирение и раскаяние, трепетать ресницами, как Ханна, попытаться завоевать расположение Ричарда, предложив трахнуть меня, лишь бы остаться на работе.
Но не могу.
И дело даже не в том, что на башке у Ричарда залысины и что он носит рубашки в пастельную клеточку, а шлепанцы сочетает с шерстяными носками, через которые вылезают нестриженные ногти. Дело в том, что он сам по себе паршивый человек: грубит клиентам, у которых, на его взгляд, недостаточно денег, пригоршнями таскает мелочь из банки с чаевыми и таращится мне в декольте, когда думает, что я не вижу.
А сейчас он сидит, развалившись в кресле и закинув руки за голову, и мне прекрасно видны влажные пятна у него под мышками.