Одна маленькая ошибка
Шрифт:
– И слава богу! – Меня начинает трясти, а глаза щиплет от навернувшихся слез. – И слава богу, что он не дал мне такой любви.
– Ты его прямо на гребаный пьедестал возвела! А теперь вспомни, сколько раз ты куковала в каком-нибудь ресторане в полном одиночестве, потому что работа оказывалась для него важнее? Сколько раз ты звонила мне по вечерам в слезах, потому что он в очередной раз тебя подвел? А он в этот момент одну из своих учениц трахал. Ты же в курсе, да?
– Заткнись!!! – ору я.
– А я его видел. Я же ездил в Лондон.
– Ты лжешь.
– Он даже кольцо купил. Не знаю уж, для тебя или для другой подружки, но
– Тебе просто не нравился Ноа, по крайней мере поначалу, вот ты и дожидался, когда он допустит хоть какую-то промашку.
– Поначалу? Да он мне никогда не нравился. Я просто притворялся, Фрей. Потому что понимал: если продолжу выказывать свою неприязнь открыто, потеряю тебя.
Я вспоминаю светские мероприятия, которые посещала вместе с Ноа и Джеком. И ведь да, я замечала, с каким отвращением Джек смотрел на Ноа, когда думал, что я не вижу, – у него всякий раз было такое лицо, словно он неожиданно застал Ноа за чем-то непотребным, хотя он просто обнимал меня за талию или целовал в уголок рта. А потом Джек перехватывал мой взгляд и отвращение сменялось лучезарной улыбкой, будто ничего и не было.
– Ты кроме этого куска дерьма ничего вокруг не видела! – рычит Джек. – Он тебе весь мир заменил.
Я невесело смеюсь.
– А на самом деле это ты должен был заменить мне весь мир?
– Именно.
– Ты меня тоже за дуру не держи. Если бы ты и впрямь решил, что у Ноа появилась другая, ты бы моментально мне доложил.
– Не видел смысла вываливать его грязные секреты. Слишком велик был риск, что ты дашь слабину и простишь его. Зачем такие сложности, когда можно было просто избавиться от него раз и навсегда?
Тишина, повисшая в подвале, кажется оглушительной. А на губах у Джека змеится едва заметная улыбка. Ему нравится весь этот надрывный, почти театральный пафос. Нравится видеть, как я тщетно пытаюсь осознать услышанное.
– О чем ты говоришь? – Я моргаю, глядя на Джека снизу вверх.
– Ты сказала, что мне не сойдет с рук твой плен в «Глицинии», – Джек подходит ближе, – но знала бы ты, сколько уже всего с этих рук прекрасно сошло… – Он берет меня за горло, заставляя запрокинуть голову, и, крепко прижав к стене, шепчет, почти касаясь губами моих губ: – Есть два вида любви, Элоди: первый – это когда ты готов за нее умереть, а второй – когда ты готов за нее убить.
«Водителя так и не нашли…»
Воздух застывает у меня в легких. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Он заставлял тебя страдать, а я знал, что могу подарить тебе счастливую жизнь. Вот и пришлось положить этому конец, потому что сама бы ты никогда не решилась.
Это невыносимо. Я не могу поверить собственным ушам. Не желаю верить.
– Замолчи. Просто замолчи.
– Нет уж. – Пальцы Джека крепче сжимают мне горло. – Ты должна это услышать, Элоди, ведь я хочу, чтобы ты любила меня всего целиком, со всеми скелетами в шкафах, как и я люблю тебя с твоими скелетами. Мне нужно, чтобы ты знала, как далеко я готов зайти ради нас с тобой.
Он проводит подушечкой большого пальца по моим губам, и я зажмуриваюсь, чтобы не расплакаться. Потом Джек отпускает меня.
– Он умер из-за тебя.
Правда жжет хуже всякой кислоты, и я готова закричать, готова…
Рука рефлекторно взметается вверх и отвешивает Джеку звонкую пощечину. Эхо шлепка разлетается по всему подвалу, ладонь горит, причем горит так приятно, что я бью Джека снова и уже замахиваюсь
– Только посмей еще раз меня ударить, – рычит он.
Я со злобой смотрю ему в глаза, а затем снова пытаюсь вырваться, сбросить его, но он как скала, слишком тяжелый, слишком большой, слишком крепкий. Мое сопротивление лишь заводит его сильнее. Так что я замираю, тяжело дыша.
– Закончила? – спрашивает Джек.
– Катись ты к черту, гребаный ублюдок.
– Вот так, правильно, выпусти накипевшее.
Я рыдаю. Рыдаю и ненавижу себя за это. Джек терпеливо ждет, словно я капризный ребенок, закативший истерику. И когда он наконец встает, я так и остаюсь лежать, обессиленная и сломленная отчаянием. Корчусь беспомощным всхлипывающим комочком, пока Джек поднимается по лестнице.
– Принесу я тебе твою чертову кошку. – Он открывает дверь, но я не шевелюсь. – Разозлишь меня еще раз – и я ее удавлю.
И он уезжает из коттеджа.
Глава тридцать восьмая
Шестьдесят третий день после исчезновения
Элоди Фрей
Я разнесла здесь все. Все, что Джек пожертвовал мне в попытке превратить тюрьму в подобие дома. Я разодрала футболки, календарь, простыни, перевернула вверх дном комод, опрокинула прикроватный столик, избила кулаками матрас. Вытащила готовые обеды из холодильника и по очереди швыряла их в стену. А затем повалилась на пол посреди устроенного разгрома и орала до тех пор, пока не сорвала горло и не начала икать.
Не познакомься я с Ноа, он сейчас был бы жив. Я вспоминаю Флоренс, сидящую в тяжелой скорбной тишине на похоронах, окутанную темным мерцающим покровом потери, горя и несчастья – покровом, который я соткала для нее собственными руками, даже не подозревая об этом. Я вплела в нить ее судьбы волокна мучений, которые теперь никак не вычесать.
Пусть технически не я была за рулем машины, сбившей Ноа, но фигурально именно я управляла ею.
А еще, пока я лежала на полу, до меня дошла одна вещь.
Я переспала с убийцей своего возлюбленного.
Джек – убийца. И если он убил Ноа, то может убить и меня. Вряд ли он этого хочет – по крайней мере, на данный момент, – но вполне способен на убийство, если я буду сопротивляться или давить на него и он слетит с катушек. Возможно, это произойдет случайно, но в любом случае у нашей истории может быть только один исход: либо умру я, либо Джек.
От долгого лежания на твердом полу затек весь правый бок, и я уже порываюсь встать, но тут случайно заглядываю под кровать. И от увиденного даже замираю. А потом вспоминаю, что Джек может вернуться в любой момент, и торопливо запускаю под кровать руку. А потом, усевшись на полу, сжимаю свою находку так крепко, словно она вот-вот исчезнет.