Одна маленькая ошибка

Смит Дэнди

Старенькая «Нокия».

Та самая, которую я нашла в тумбочке, когда впервые заглянула в подвал. Джек тогда меня напугал, и я случайно уронила телефон.

Сердце бешено колотится. Я включаю трубку и жду.

– Ну же, давай, давай…

Экранчик наконец-то вспыхивает, приветствуя меня знакомой пиксельной заставкой с двумя руками. Мне будто снова тринадцать.

– Да чтоб тебя! – ору я, обнаружив, что сигнала нет.

Распахнув дверь ванной, я встаю на унитаз. Все, что мне нужно, – хотя бы один процент сигнала. Один чертов процент. Тщетно. Я все равно набираю телефон службы спасения. Звонок не проходит. Ну конечно. Я сжимаю телефон трясущимися от злости и разочарования руками, но подавляю желание зашвырнуть его куда подальше,

потому что понимаю: он может пригодиться позже.

Ощутив неожиданную слабость в ногах, я опускаюсь на колени и бездумно таращусь на телефон, представляя, как волшебным образом сигнал все-таки появляется и мне удается позвать на помощь. Как я, рыдая от облегчения, рассказываю службе спасения, кто я и где меня держат. А потом остаюсь на линии, слушая спокойный, утешающий голос оператора в ожидании приезда полицейских. Они примчатся, выбьют двери, вытащат меня из подвала наверх, на свежий воздух. И я буду плакать, конечно же, но от облегчения – от облегчения, господи! – и позвоню родителям, и они будут рыдать вместе со мной. И папа с мамой мигом запрыгнут в машину и ринутся сюда на всех парах, и мы всем скопом будем обниматься, крепко-крепко, и рыдать от радости, а папа будет приговаривать: «Все в порядке, лапушка, все хорошо». А потом мы попьем горячего чаю, и я, надежно спрятавшись между двумя несокрушимыми опорами моей семьи, буду смотреть, как Джека, закованного в наручники, отволокут в полицейскую машину и увезут в тюрьму, где он просидит до конца своих дней.

Не знаю, скоро ли вернется Джек, но сейчас, утолив потребность что-нибудь сломать, я снова обретаю способность мыслить логически. В устроенном мной свинарнике я жить не могу; даже если бы я и захотела, Джек мне не позволит, у него настоящий пунктик на чистоте и аккуратности. Опустив взгляд на телефон, бесполезно лежащий у меня на коленях, я судорожно выдыхаю и поднимаюсь. На трясущихся ногах возвращаюсь к разгромленным вещам и трясущимися руками принимаюсь наводить порядок. Заправив кровать, я как следует прячу «Нокию» подальше под матрас. Я не особо верующая, но сейчас горячо молюсь, чтобы Джек не нашел телефон.

Один из ящиков комода разлетелся вдребезги, на полу валяются щепки и гвозди. Я поднимаю один – три дюйма в длину, толщиной с мой мизинец. Обуви у меня нет – Джек утверждает, что она мне ни к чему, – и я радуюсь, что не успела на этот гвоздь наступить.

И тут меня осеняет.

Из всего доступного мне в подвале барахла этот гвоздь – самое опасное оружие. В памяти всплывает бархатный баритон Джека: «Как далеко ты зайдешь?»

Совсем далеко не зайду, конечно, потому что пырнуть Джека, да и кого бы то ни было, гвоздем я не смогла бы, это уже действительно перебор. Но тем не менее кое-что в голову все-таки приходит. Я вспоминаю, как Маколей Калкин воткнул в лестницу гвоздь острием вверх, готовя ловушку для грабителей, вломившихся в дом. И как этот самый гвоздь потом впился в мясистую пятку Дэниела Стерна, который с воплем рухнул вниз. Мы каждое Рождество пересматриваем «Один дома», спорим о том, кто где сядет, что взять на перекус и чья очередь готовить горячий шоколад, но как только на экране возникает дом Маккаллистеров, увешанный гирляндами, все споры тут же утихают.

Теперь я знаю, что нужно делать.

Глава тридцать девятая

Шестьдесят седьмой день после исчезновения

Элоди Фрей

Сначала я приладила на лестнице целых четыре гвоздя, поставив их острием вверх, но потом решила, что так будет слишком заметно, и оставила всего пару. Надеюсь, этого хватит. Уж не знаю, что Джек со мной сделает, когда поймет, что я решилась его искалечить ради возможности выбраться на свободу. Я сто раз прошлась по лестнице, пытаясь подобрать максимально удачное место для гвоздей, чтобы Джек точно наступил на них, когда будет спускаться. Непростая выдалась задачка, учитывая,

что нога у него крупнее моей, а походка разительно отличается, но, потратив несколько часов на изыскания, я уверена, что разместила гвозди как надо, поскольку регулярно вижу, как Джек ходит по этой лестнице. Если он не наступит на гвозди в этот раз и ничего не заметит, просто попробую другие точки.

В комнате снова царит порядок, насколько у меня получилось его навести. Два ящика в комоде сломаны, но я постаралась приладить их на место. Обнаружив разгром, Джек может забеспокоиться, а значит, будет внимательно смотреть под ноги. Если я хочу, чтобы ловушка сработала, нельзя давать ему ни малейших поводов для тревоги.

Джек никогда не отсутствует дольше пяти дней. А с момента его последнего визита в подвал прошло уже четыре, следовательно, он может появиться в любую минуту. Так что я достаю «Нокию» из тайника под матрасом и прячу под резинкой шорт, которые по-прежнему ношу. Если – когда – я смогу сбежать, телефон останется при мне. Как бы меня ни раздражало присутствие Джека, внутри все равно ворочается ледяной ком: а если с ним что-то случилось? Сердечный приступ, автокатастрофа, упал и сломал себе что-нибудь… Очень странное чувство – одновременно желать кому-то мучительной смерти и при этом целиком зависеть от его здоровья.

Наверху раздается щелчок замка, и я подскакиваю, напоследок аккуратно поправив пояс в том месте, где под резинкой прячется «Нокия». Джек, как обычно, открывает дверь, чтобы войти, и сразу же закрывает ее за собой, прежде чем спуститься по лестнице. Однако я не слышу, чтобы звякнули убираемые в карман ключи, а значит, он по-прежнему держит их в руке. Зато я отлично слышу Шельму: громкое мяуканье свидетельствует о том, что Джек привез кошку. А потом я вижу переноску – с немалым удивлением, потому как не думала, что Джек и впрямь отправится ловить мою питомицу.

Затаив дыхание, я наблюдаю, как он спускается по лестнице, пропустив первый гвоздь, дожидающийся на второй ступеньке. К моей вящей радости, на Джеке кеды; это хорошо, потому что подошва у них в разы тоньше, чем у ботинок. Он шагает уверенно, кеды мерно шлепают по ступеням. Украдкой взглянув на второй гвоздь, мою последнюю надежду, я мигом поднимаю голову и смотрю Джеку в глаза. Он улыбается – и, отвлекшись, не замечает гвоздь. И наступает на него со всего размаху. Прямо магия какая-то: гвоздь исчезает у него под кедом, уходит прямо внутрь… Джек так орет, что я зажимаю уши. Кошачья переноска с грохотом катится по ступеням и приземляется в самом низу вверх тормашками. Джек отдергивает пострадавшую ногу слишком быстро, теряя при этом равновесие, и падает следом.

Раздается тошнотворный хруст, Джек ударяется головой о плитку и замирает, распластавшись на полу.

Бежать, бежать!

Я бросаюсь вперед, на долю секунды задерживаюсь, не сразу решившись перепрыгнуть через тело, и кое-как взбегаю по лестнице. Ключи обнаруживаются на ступенях, и у меня чуть ноги не подгибаются от облегчения. Подхватив связку, я несусь вверх и дрожащими пальцами сую ключ в скважину. Замок охотно щелкает, и я распахиваю дверь.

А потом, услышав надрывный кошачий вой, разворачиваюсь.

Шельма!

Твою ж мать. Твою ж мать!

Я смотрю на Джека: он все еще лежит без сознания.

«Разозлишь меня еще раз – и я ее удавлю».

Нельзя оставлять кошку тут.

Мне сразу представляется, как Джек берет ее за шкирку, хватает нож и начинает раз за разом вонзать его в пятнистое тельце. Нельзя ее оставлять. Нельзя.

Торопливо спустившись, я наклоняюсь, чтобы забрать переноску. Шельма воет, мечется в своем узилище. Я оглядываюсь на Джека. Мне не видно его лица, но зато видно, как белый кед постепенно становится красным. Я представляю, как гвоздь пропарывает кожу, втыкается в мышцы и сухожилия, и к горлу подкатывает желчь. Шельма шипит, заставляя меня вернуться к реальности. Подхватив переноску, я устремляюсь обратно к лестнице.