Одна на двоих жизнь
Шрифт:
– Я скоро увижу все сам.
Внутри будто комок льда, знакомое чувство холодной ярости, ненависти, выпестованной временем. Месть снова становится смыслом моей бестолковой жизни.
– Ты снова хочешь в рабство, - грустно усмехается Вера, - нацепить сенсорный браслет, ловить террористов и гавкать по приказу хозяина.
– Это моя страна.
– Ее больше нет. Я избавила тебя от рабства, навсегда, Дан.
Произнеся эти жуткие в своем пафосе слова, она тянется ко мне. Губы касаются моих губ, я снова различаю соль. Резким ударом ноги Вера выбивает дверь, свет прожектора заливает кабину. Отвратное
– Не стрелять, я убью заложника! – ору я, пытаясь перекричать шум.
– Заглуши двигатели, - кто-то командует в рупор, льющийся со всех сторон, свет мешает рассмотреть хоть что-нибудь.
– Шлюз, откройте шлюз и дайте нам уйти, иначе…
– Огонь!
Ошеломленный, я слепну от вспышек, голова разрывается от грохота. Вера больше не вырывается, и до меня, наконец, доходит: они решили стрелять через заложника. Ну и твари!
Тело женщины на моих коленях дважды дергается и обмякает. Я чувствую боль в ноге повыше колена и где-то в боку.
– Вверх! – кричу я, не надеясь на чудо – управлять голосовым адаптером я собирался с помощью Веры. Машина дергается и чуть подается вверх. Втягиваю в кабину тряпочно-безвольную Афину, от обшивки отскакивают пули. Боли не чувствую, но в голове начинает шуметь.
– Орудия к бою.
На дисплее высвечивается список. Мать вашу! Снова мой просчет. Корд, я так и не научился думать перед тем, как идти в атаку.
Больше ничего я не успеваю сделать. Лефтхэндовцы гранатометом срывают винт, вертолет падает, меня швыряет в дверцу, и она тут же распахивается.
– Не давайте ему потерять сознание! – кричит кто-то. Меня выдергивают из кабины и бросают на землю. В боку колет уже просто невыносимо, из носа капает кровь. Я пытаюсь перекатиться и подняться на четвереньки, но простреленная нога отказывается слушаться.
Без лишних церемоний меня укладывают на носилки, при попытке дернуться – получаю в лицо.
– Пришлите кого-нибудь убрать труп и металлолом, - голос командующего я уже научился отличать от других. Меня тащат на носилках, в глазах мутно, только серые плечи, алые пятна нашивок и режущий зрачки свет.
– Эй ты, не спи, - тошнотворная вонь нашатыря не дает мне отключиться и хоть на миг позабыть, какой я дурак.
========== Главы 19-20 ==========
Глава 19
Я не хотел, чтобы Вера погибла. Только не так, не из-за меня, не моим заложником. Признаться, в этот момент я впервые в жизни полностью теряю самообладание. Бессмысленно вырываюсь из рук санитаров, кровь хлещет из раны на бедре, каталка становится скользкой, но я продолжаю биться, как рыба в сети рыбака. Мне хочется стиснуть пальцы на чьем-нибудь горле, на чьем угодно – тут все враги.
– Спокойно, мистер, вам нужно лежать.
Чужое горло в пределах досягаемости: тонкое, женское, настолько хрупкое, что его можно сломать одним нажатием. Это неожиданно успокаивает.
Кто-то перетягивает мне ногу жгутом, кто-то вспарывает мокрую от крови одежду, но
– Все будет хорошо, - уверяет она и шепчет, - милый.
Я замираю, как кролик под гипнотическим взглядом удава, и уже не сопротивляюсь, когда мои руки прижимают к бортам каталки и на запястьях щелкают наручники.
– Лежите спокойно, иначе истечете кровью, - велит женщина, наклоняясь, чтобы посветить мне в зрачок. На грудь нацепляют кардиодатчик.
– Пульс сто двадцать три. Давление семьдесят на ноль…
– Готовьте кровь. Мистер, смотрите на меня, не закрывайте глаза. Смотрите на меня!
Перед глазами в серебристо-дымчатом мареве плывет ее лицо, пугающе похожее на кого-то родного, но бесконечно далекого. Сердце пропускает удар… и стучит дальше. По прозрачным трубкам течет густо-красная жидкость.
– Как его состояние? – раздается резкий мужской, тот – командирский, голос. – Он может говорить?
– Стабилизируется. Да, говорить может.
– Отлично, выйдите все.
Несколько минут никто не подходит ко мне, накатывает безразличие, и в тоже время остывшее от драки тело посещает масса неприятных ощущений: боль от ран, слабость и озноб. Я лежу и стучу зубами, не ожидая ничего и никого, просто чувствуя себя, как какое-нибудь дикое раненое животное.
– Плохо вам, Райт?
– Кто вы?
– Плохо, я вижу, - мой собеседник не спешит подойти, разглядывая меня со стороны, - надеюсь, вы не потеряете сознание прежде, чем я закончу говорить?
– И не надейтесь!
– Храбритесь? А вы молодец! Ладно, приступим к делу. Скажу вам честно, меня устраивает, что все так повернулось. Согласись вы сотрудничать с лефтхэндом, и мы потеряли бы бесценную возможность исследовать особенности вашего уникального организма. Вы, конечно, скажете, что это бесполезно, ведь лучшие нейрофизиологи Великой Оримской империи не сумели найти корень зла в вашем теле. Но у них не было тех возможностей, которые имеем мы. Здесь, в Акваториуме Шурта, вас не защитят гуманные оримские законы, и мои специалисты сумеют выбить из глубин вашего мозга все тайны.
О! Я вижу, вам страшно? Что ж, добровольное сотрудничество упростит нашу работу и сделает ваше дальнейшее пребывание на Шурте более комфортным.
– Обломись, собака! – отвечаю я.
Он делает шаг, его фигуру в деловом костюме (выпендривается, сволочь!) заливает яркий режущий глаза свет, и слезы текут уже ручьями, но у меня получается разглядеть вздернутый нос, широкое скуластое лицо, лоб с большими буграми. Теперь я его уже не спутаю ни с кем!
– Как грубо, - укоризненно качает он головой, - и совершенно бесполезно. Мы не знакомы, но я знаю о вас больше, чем вы сами знаете о себе. Вы – форменный психопат и убийца, ваши реакции на события не отличаются разнообразием, их легко предсказать. Вы сначала делаете, а потом долго и мучительно рефлексируете, часто приходя к совершенно нелогичным выводам. Возможно, причина в том, что вас все используют вслепую, как марионетку. Вы не умеете строить диалог с людьми, в этом все дело. Вы слышите только себя и тех тараканов, которые в большом количестве живут в вашей голове. И это не говоря о ярко выраженном сомнамбулизме, который предупреждает о грядущем слабоумии. В вашем роду не было больных шизофренией?