Одна на двоих жизнь
Шрифт:
– Кто координатор проекта?
– Я был в первой экспериментальной группе, на тот момент координатором являлся профессор Ольсен из университета психолингвистических технологий. В ходе эксперимента группа подверглась нападению и практически вся была истреблена. Ольсена отстранили, кто назначен новым координатором – мне не известно.
– Вы один выжили в том эксперименте?
– Да.
– Вам известно, чем закончились дальнейшие попытки?
Секундная заминка, взгляд Смита на монитор энцефалографа.
– Да. Я слышал,
– Можете припомнить координаты мира?
Смит неотрывно глядит на монитор.
– Да, могу.
========== Главы 21-22 ==========
Глава 21
Все в этом мире познается через сравнение. Грешил на яркий свет – оказался в кромешной темноте. Измученные глаза, наконец, получили отдых, натянутые до предела нервы провисли, как перерезанные провода, только озноб не прекратился, но с этим смириться можно. И безымянная медсестра все-таки добрая, да: вкатила напоследок каких-то уколов, которые заставили притихнуть боль. Не поправлюсь, так хоть высплюсь в этой зарешеченной темноте.
Далекие шаги, какой-то шорох, трудное шумное дыхание – мое собственное… Вроде так устал, а уснуть не выходит. Странное осознание, догадка, после которой положено хлопнуть ладонью по лбу и крикнуть: «Эврика!», щемящая, замешанная на тоске радость и досада оттого, что поздно понял.
С трудом заставляю себя пошевелиться, лечь на правый – не раненный – бок. Меня водворили в крошечную одиночку молчаливые тюремщики, но приковывать не стали, видно, решили, что слишком слаб.
В темноте различаю знакомый силуэт. Черт, да я бы узнал тебя с закрытыми глазами.
– Этот урод сказал правду. Меня так и норовят использовать вслепую.
– Дан…
– Долго ты еще собирался вешать мне на уши лапшу?
Ты молчишь, покаянно повесив голову.
– Я… не хотел вмешиваться в твою жизнь. Мы всегда стремимся сделать, как лучше, а выходит…
– Не как лучше, - завершаю я фразу.
– Корд, ты – мой брат. Я люблю тебя, и мне уже не десять. Перестань меня щадить.
Ты некоторое время молчишь, я замираю в ожидании, но это ожидание нечета тому, в пыточной. Тюремная камера в проклятой плавучей крепости наполняется сокровенным, каким-то уютным теплом, будто мы дома, просто выключили свет и сидим в темноте на диване в гостиной.
– Хорошо. Ты прав, я расскажу тебе все. Подпиской о неразглашении я больше не связан, а ты имеешь право знать. После заккарийской компании и инцидента с летающим госпиталем мне поступило предложение перейти в службу внешней безопасности РУ. Кампания «Антиморф» стала приоритетным направлением работы рэушников, и им требовались люди, имеющие хоть какой-то опыт контактов с нелюдью.
– А как же… Буцалло, Арбе, Ходхольм? Черная среда, Шерли, второй батальон, твои награды – все
– Нет, конечно, - посмеиваешься ты, - ребят в группу «Антиморф» набирали из разных подразделений. Задействовали не часто. Кроме того, после Заккара Форка уже был под подозрением, его нельзя было оставить без пригляда. Нарланд, живо заинтересовавший генерала, мы разрабатывали два года. Штормзвейг изо всех сил препятствовал, правительство молчало, министерство обороны стремительно сворачивало все военные проекты. Мы смогли найти базу, внедрили всюду своих людей, мы почти накрыли всю сеть, но лефтхэнд сыграл иначе, чем мы ожидали. Признаться, я поражен масштабом их деятельности.
Как же у тебя все просто, брат! Ты стоишь здесь, рассказываешь, как по писаному про морфоидов, нарьягов, заккарийцев. Ты понимаешь, что мне плевать, словами Жано, с Эйфелевой башни на всю эту свору? Ты понимаешь, что разорвал мне душу на части?
– Скажи, Корд. Не для протокола, просто, по-братски. Ты ведь мог хотя бы намекнуть, что собираешься пройти тот гребаный портал и встретиться с Алвано?
– Не с Алвано, с осведомителем…
– Один черт! Я же считал себя твоим убийцей. Я же чуть в петлю не влез, меня из кожи выворачивало от чувства вины…
– Я знаю, - очень-очень тихо говоришь ты, - поверь.
Нет, все-таки мы разные. Ты стальной, а я – нет. Ты можешь говорить сейчас спокойно, а я стискиваю до боли кулаки и готов реветь, будто мне снова десять.
– Я помню, - шепчешь ты, - как моя голова лежала у тебя на коленях. Твои обожженные на солнце щеки, как их жгло. Мне казалось, это ужасно больно. Твое разочарование во мне. Я не бессмертный, Дан.
Я молчу. Думаю, говорить больше не имеет смысла: ты и так читаешь меня, как раскрытую книгу. Но ты преисполнен решимости добить меня и продолжаешь свою фантасмагорическую исповедь.
– Меньше всего я желал бы оказаться в такой ловушке. Наверное, в твоей затянувшейся депрессии была моя вина, ты звал меня, даже когда спал. А я не мог прийти. Я хотел, чтобы у тебя была нормальная жизнь, чтобы ты женился на Лине, любил ее, звал ночами ее. Время шло, но никакого избавления не наступало. Это было хуже ада.
– Тебе со мной… хуже, чем в аду? – уязвлено любопытствую я.
– Да, - твердо и без раздумий отвечаешь ты, - изо дня в день мучить родного человека – пытка, поверь.
– Я тоже мучил тебя?
– Не знаю.
Ты молчишь долго, слишком долго, где-то вдали коридоров гасят свет, и теперь не видно даже твоего силуэта.
– Дан, я не хотел вмешиваться. И не сделал бы этого, если бы ты не попал в критическую ситуацию.
Не хотел, ага, как будто ты не знаешь, что мое главное умение в жизни – это способность влипать в разные критические ситуации.
– Ну, тогда спасибо, что вмешался, - улыбаюсь я и остро жалею, что ты не видишь моей улыбки, - ты ж, получается, мой ангел-хранитель?