Одна откровенная ночь
Шрифт:
— Ответь на звонок! — ору я, с силой нажимая кнопку вызова лифта. Но нет, бесполезно. Вновь попадая на голосовую почту, я пытаюсь отдышаться, чтобы записать сообщение. Мне нужно, чтобы он узнал прежде, чем его опоят.
— Миллер, — начинаю я, тяжело дыша, когда открываются двери, — перезвони мне, пожалуйста. Я…
Но когда я оглядываю кабину лифта, то слова застревают в горле.
— Нет, — шепчу, отступая от источника своего страха. Мне нужно повернуться и бежать, но тело онемело и перестало распознавать команды. — Нет, — качаю
— Оливия. — Темно-синие глаза моей матери слегка расширяются. — Оливия, детка, в чем дело? — Не знаю, как она поняла, что мой страх не от ее появления в лифте. Я пячусь. — Оливия, пожалуйста. Не убегай.
— Уходи, — шепчу я, — прошу, просто уйди.
Мне ничего не нужно. Она не нужна мне. Сейчас у меня слишком много дел, которые требуют всего внимания. От того что она меня задерживает, негодование охватывает сильнее. Если бы не время, то я бы вступила с ней в яростную дискуссию. Но нет. Я нужна Миллеру. Повернувшись, я бегу к лестнице.
— Оливия!
Я выскакиваю за дверь, перепрыгивая через две бетонные ступеньки, игнорируя ее отчаянные крики. Громкий звук, издаваемый ее каблуками, преследует меня. Но я быстрее, потому что в конверсах. В отличие от каблуков это хорошая обувь, особенно если вы спешите. Пытаясь дозвониться до Уильяма, я спускаюсь с этажа на этаж. А еще я хочу сбежать от матери.
— Оливия, — задыхаясь, кричит она. Ее голос — мотивация бежать быстрее. — Я знаю, что ты беременна!
— Он не имел права говорить тебе, — взрываюсь я, а страх и беспокойство превращаются в ярость. Злость пожирает меня изнутри. Хотя мне становится страшно от того, как быстро охватывает меня гнев, кажется, он окажет мне услугу, когда я избавлюсь от этой эгоистичной суки и доберусь до Миллера! Мне нужна эта сила, и ярость дает ее мне.
— Он все мне рассказал. А также о том, где Миллер и что собирается сделать.
Я резко останавливаюсь и оборачиваюсь, видя, как она в изнеможении прислоняется к стене. Ее белый брючный костюм так же, как и волосы выглядит все еще аккуратно. Я начинаю обороняться, проклиная Уильяма, надеясь увидеть предательскую задницу в аду.
— Где «Храм»? — требую я. — Скажи мне!
— Ты не пойдешь туда, — непреклонно произносит она.
Я прикусываю язык моля о спокойствие.
— Говори! — в бешенстве кричу я. — Ты мне должна! Я жду!
Она морщится от боли, но я не вижу в ней и капли сострадания.
— Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня. У меня не было выбора, Оливия.
— Он есть у каждого!
— И у Миллера?
Я с отвращением отшатываюсь. Она неуверенно делает шаг вперед.
— И сейчас у него есть выбор?
— Прекрати.
Но она продолжает:
— Готов ли он на все, чтобы защитить тебя?
— Хватит!
— Уничтожит ли он свою жизнь ради тебя?
Я хватаюсь за перила лестницы, сжимая их до тех пор, пока не немеет рука.
— Прошу.
— Нет, я продолжу. — Она подходит еще ближе. — Я так поступила.
Я
— Моя жизнь оборвалась в тот день, когда я бросила тебя, Оливия. Я ушла, чтобы защитить тебя, детка.
Она подходит ко мне, а я шокировано наблюдаю, как ее рука осторожно поднимается и медленно приближается ко мне.
— Я пожертвовала своей жизнью, чтобы ты могла жить. Со мной ты не была в безопасности. — Ощущаю ее нежное прикосновение, а глаза следят за тем, как она скользит по моей руке и мягко сжимает ее. — И клянусь, поступила бы так снова.
Оцепенев, я пытаюсь найти хоть какое-нибудь опровержение ее словам. Но нет. Все что я услышала — правда. Боль и искренность в ее голосе доказывают это. Она переплетает пальцы наших рук. Мы успокаиваемся. Ощущаю исходящий от бетонной стены холод, но меня заполняет тепло женщины, которую я ненавидела большую часть своей жизни.
Она касается сапфирового кольца на тыльной стороне ладони, переворачивает мою безвольную руку так, чтобы показать драгоценный камень.
— Ты носишь мое кольцо, — с гордостью в голосе шепчет она.
Хмурюсь, но не пытаюсь отнять руку. Смущает то, как меня охватывает внутренний покой.
— Это кольцо Нан, — поправляю я.
Грейси смотрит на меня, грустно улыбаясь.
— Его мне подарил Уильям.
Я тяжело сглатываю и качаю головой. Вспоминаю те моменты, когда он играл со старинным камнем на моем пальце.
— Нет, дедушка подарил его Нан, а она отдала мне его на двадцатиоднолетие.
— Это подарок Уильяма, детка. Я оставила его тебе.
Я резко вырываю руку.
— Что?
Она неловко переминается с ноги на ногу, а подбородок у нее дрожит. Во время разговора Грейси повторяет жесты Уильяма.
— Он сказал, что оно подходит под цвет моих глаз.
Мой взгляд бегает по пустому лестничному проему, а бедный разум лихорадочно работает.
— Ты бросила меня, — бормочу я. Глаза Грейси медленно закрываются, как будто она борется с ужасными воспоминаниями. Теперь я понимаю, что, скорее всего, так оно и есть.
— Я не могла поступить иначе, Оливия. Все, кого я любила, находились под угрозой: ты, Уильям, Нан и дедушка. Не вини Уильяма. — Она нежно сжимает мою руку. — Если бы я осталось, ущерб стал бы невосполним. Без меня вам было лучше.
— Это не так, — слабо спорю я.
От волнения у меня перехватывает дыхание. Я изо всех сил пытаюсь презирать Грейси, хочу вложить это чувство в тон, но не выходит. Не получается. Времени искать причину у меня нет.
— Скажи мне, где он, — требую я.
Она сдувается, когда бросает взгляд через плечо. Что-то привлекло ее внимание, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что именно.
У подножия лестницы стоит Уильям, спокойно наблюдая за нами.
— Нам нужно найти Миллера, — говорю, готовясь к сопротивлению, с которым, как я знаю, мне придется столкнуться. — Скажи мне, где находится «Храм».