Одна отвергнутая ночь
Шрифт:
Джордж крепко держит меня за плечи и, проведя по дорожке, осторожно закрывает за нами дверь. А потом он заводит меня в кухню, где я вижу, как Нан влажным тампоном обрабатывает кровоточащий нос Грегори. Чувствую запах спирта и слышу непрекращающееся шипение Грегори, еще одним доказательством служит строгий голос бабушки.
— Не дергайся, — наставляет она, злость все еще слышна в ее голосе.
Грегори смотрит, как Джордж подталкивает меня, усаживая на стул, и протягивает мне свой чистый носовой платок, а бабушка разворачивается и, потеряв интерес к одному мужчине, набрасывается на второго.
— Ты опоздал! — кричит она на бедного, ни в чем невиновного Джорджа. —
— Притормози на минуту, Жозефина Тейлор! — спина Джорджа выпрямляется, моя напрягается. Она не в настроении получать отпор, Джорджу следовало заметить раздражение, передающееся по воздуху от ее невысокой, полноватой фигуры. Хотя, это его не останавливает. — Я только что пришел и вижу, что ужин испорчен, по крайней мере, из-за нашего беспокойного состояния, так что, почему бы тебе не успокоиться и не прояснить мне два этих недоразумения.
Отчасти шокированная, бабушка прикладывает ватный тампон к разбитой губе Грегори.
— Где Миллер? — восклицает она, смотря на меня хмурым взглядом.
— Ушел, — говорю, платком стирая слезы, и сердито смотрю на Грегори. Его глаза прищурены, и это не от отека. Он будет испепелять меня одним глазом, в отличие от второго, подбитого Миллером во время второй их схватки.
Мой избитый друг рычит что-то, язвительно смеясь, но я не прошу повторить, потому что точно знаю, что бы это ни было, мне это не понравится, так же, как бабушке и Джорджу.
— Что случилось? — спрашивает Джордж, занимая место рядом со мной.
— Будь я проклята, если понимаю. — Нан заклеивает рану на губе Грегори пластырем, убедившись, чтобы его края были прочно приклеены, при этом игнорируя протестующее шипение своего пациента. — Все, что мне известно, Миллер и Грегори, кажется, друг другу не нравятся, но никто не хочет просветить меня, почему, — она смотрит на меня испытующим взглядом, отчего я опускаю глаза к столу, избегая ее.
Правда в том, что Миллер и Грегори ненавидели друг друга еще до того, как Грегори узнал о его темном прошлом. Теперь же я могу только подытожить тот факт, что они друг друга категорически презирают. Этого я исправить не смогу. У меня может быть один мужчина или другой. Чувство вины накатывает, когда я смотрю на своего старого друга, своего единственного друга, перебинтованного — вина за то, что стала причиной его боли и повреждений, вина из-за понимания того, что его я не выберу.
Встаю, приковывая к себе внимание каждого, они ждут моего следующего действия.
Молча обхожу стол и наклоняюсь, чтобы поцеловать Грегори в щеку.
— Когда ты любишь человека, ты любишь его за то, кем он является, и как таким стал, — шепчу ему на ухо, и тут же вспоминаю, что чуткий слух Нан мог уловить мое заявление. Молюсь, чтобы Грегори сохранил все в тайне — не ради меня или Миллера, а ради Нан. Это вызовет слишком много призраков. — Я не отказалась от него тогда, не откажусь и сейчас.
Выпрямляюсь и молча выхожу из кухни, оставляя свою семью, чтобы пойти и согреть моего кого-то.
Глава 16
Множество сияющих зеркал, покрывающих стены фойе в доме Миллера, повсюду разбрасывают мое отражение; от моего вида, заплаканного и безнадежного, некуда скрыться. Консьерж вежливо приподнимает шляпу, и я в ответ вымучиваю из себя скудную улыбку, решив подняться к квартире Миллера
Пробыв в лифте будто бы целую вечность, вижу, как открываются двери и заставляю себя выйти из него и подойти к блестящей черной двери, еще больше душевных сил уходит на то, чтобы заставить себя постучать. Я бы задалась вопросом, здесь ли он вообще, если бы не напряженная атмосфера вокруг меня. Ярость Миллера висит в воздухе, окружая меня, не давая мне дышать. Чувствую, как она просачивается под кожу и оседает глубоко внутри.
Отскакиваю, когда дверь распахивается с резким свистом и передо мной стоит Миллер, выглядит он не лучше, чем почти час назад, когда уходил от меня. Он даже не пытался привести себя в порядок: волосы по-прежнему взлохмачены, рубашка и жилетка порваны, в глазах все та же ярость. В ладони стакан виски, руки в крови Грегори. Костяшки пальцев побелели от того, как он сжал стакан; Миллер подносит его ко рту и опрокидывает в себя остатки виски, не отводя от меня холодного взгляда. Меня пробирает дрожь, и я теперь рассматриваю пол под своими ногами, но поднимаю глаза, заметив почти неуловимое движение его туфель. Или пошатывание. Он пьян, а когда я присматриваюсь внимательнее, фокусируясь на глазах, что неотрывно смотрят на меня, вижу что-то большее, — что-то незнакомое — и это умножает мой страх шагнуть за грань того, что я когда-либо испытывала в присутствии Миллера. До этого я чувствовала себя уязвимой, безнадежной и беспомощной, но всегда на уровне неуверенности. Я никогда так не боялась, даже во время его бешеных приступов. Это другой страх. Он поднимается по позвоночнику и обвивает шею, затрудняя дыхание и убивая слова. Мой ночной кошмар. Тот, где он меня оставляет.
— Иди домой, Ливи, — язык заплетается, делая слова медленными и неразборчивыми, только это не его обычный, решительный, скрипучий голос. Дверь захлопывается у меня перед носом, отзываясь вокруг эхом, и я отскакиваю, шокированная его злобностью. Кулаками колочу по дереву, прежде чем успеваю решить, разумный ли это шаг, меня охватывает страх.
— Открой дверь, Миллер! — кричу, не переставая избивать черное отполированное дерево, игнорирую быстро распространяющуюся по руке ноющую боль. — Открой!
Бах, бах, бах!
Я никуда не уйду. Если понадобится, буду колотить всю ночь напролет. Он не посмеет выбросить меня из своей квартиры или жизни.
Бах, бах, бах!
— Миллер!
Вдруг я бью кулаками в воздухе, и от этого, потеряв ориентир, покачиваюсь вперед. Только пытаюсь поймать баланс, как сталкиваюсь с Миллером.
— Я сказал, иди домой. — Он снова наполнил свой стакан, так что теперь жидкость почти льется через край.
— Нет, — смело выпячиваю подбородок вопреки приказу.
— Не хочу, чтобы ты видела меня таким. — Миллер враждебно надвигается на меня, он пытается меня заставить отступить, но я стою твердо, не желая быть отпугнутой. Теперь из-за моего упрямства мы стоим ближе, практически вплотную, и мои щеки опаляет его нетрезвое дыхание. — Я не стану больше просить.
Я молча прирастаю к месту, только слепая решимость не дает ему этого увидеть.
— Нет, — парирую ему просто и уверенно. Он пытается меня оттолкнуть. — Зачем ты это делаешь?