Однажды рабби уйдёт
Шрифт:
Жена удивлённо покачала головой.
– Тебе удалось ввязаться в конфликт?
– Нет, не думаю, – легкомысленно отмахнулся рабби. – Хотя признаю, что за эти годы разные президенты сумели ввязаться… ну, в разногласия со мной. Это закаляет, знаешь ли.
– Но Магнусон – другое.
– Да? Каким образом?
– Помнишь, что сказал Мортон Брукс? Магнусон не понимает, что такое рабби. С его точки зрения, ты просто сотрудник храмовой организации.
– Ну, другие тоже так думали.
– Но Магнусон всю жизнь имел дело с сотрудниками. Его естественная реакция
– Я знаю.
– Но тогда…
Рабби поставил кофейную чашку и вытер салфеткой губы.
– Я не могу так жить. Я не могу согласиться с тем, что мой образ жизни, моё благополучие зависят от прихоти одного человека, и что я должен сосредоточить свои силы на том, чтобы доставить ему удовольствие или даже не обидеть его. Если это характер моих отношений с Говардом Магнусоном, то я немедля разорву их.
– Но что, если он попросит тебя уйти в отставку?
– Я откажусь, конечно. Если правление проголосует за мою отставку, я потребую объяснить причину, а также права изложить свою позицию перед всеми членами общины и …
– О, Дэвид, Говард Магнусон никогда не позволит втянуть себя в открытую конфронтацию с тобой перед конгрегацией. Он просто убедит большинство членов правления не продлевать твой контракт после его завершения. И что ты будешь делать?
Он пожал плечами.
– Я бы, вероятно, уведомил семинарию, что свободен и ищу другую работу. Или я мог бы попробовать что-нибудь ещё: преподавать, получить какую-то редакционную работу в издательстве, возможно, работать корреспондентом по еврейским вопросам в какой-либо газете, или…
– Но всё это связано с тем, чтобы быть обязанным, как правило, одному человеку – директору или декану, редактору или издателю, который может оказаться другим Магнусоном.
– Тогда я вспомню, что у меня есть сбережения, чтобы начать собственное дело.
– Какое дело?
– О, не знаю. Может быть, открыть собственную школу, еврейскую школу для взрослых, или… или любой другой вид бизнеса, обувной магазин или кондитерскую, или… или...
– Рабби, управляющий кондитерской?
Он улыбнулся.
– Конечно, почему бы и нет? Ну, возможно, не кондитерскую, потому что с моей любовью к сладкому я съел бы всю прибыль. Дело в том, что, в отличие от католического священника или протестантского пастора, я не предан религии. Как рабби, я светская фигура. И зарабатывать на жизнь торговлей, бизнесом или профессией – вполне в нашей традиции. Многие великие рабби в старые времена трудились плотниками, кузнецами, лесозаготовителями. Совсем недавно в гетто России и Польши некоторым рабби приходилось обеспечивать себя какими-то светскими предприятиями. Мой собственный дедушка, когда служил рабби в штетле до того, как приехал в эту страну, заправлял лавкой, хотя местечко и предоставляло ему льготные условия, ограничивая конкуренцию.
В некотором смысле это даже более правильный путь, поскольку наша традиция требует, чтобы никто не использовал своё обучение в качестве получения дополнительных наград. Нынешняя
– Скажи мне, Дэвид, ты устал быть раввином?
– Почему ты спрашиваешь?
117
Пилпул — метод изучения Талмуда и ведения дискуссии.
– Потому что ты был рабби двадцать лет. Если бы ты занялся чем-то другим, юриспруденцией или бизнесом, я уверена, что нам было бы намного лучше в финансовом отношении. Так что, если ты откажешься от этого сейчас, у меня возникнет ощущение, что эти двадцать лет были потрачены впустую.
– Нет, Мириам, я не устал быть раввином. Если учесть всё случившееся, это были очень приятные двадцать лет. – Он потёр челюсть, пытаясь помочь умственной деятельности. – Но если рабби действительно заботится о своей конгрегации, и если община – не просто стадо овец, которые думают о нём, как о своём пастухе, то периодически должна вспыхивать драка. Как в хорошем браке, – добавил он.
Мириам хихикнула.
– Мужская или женская обувь? – спросила она.
– Что?
– В своём магазине ты будешь продавать мужскую или женскую обувь?
– О, женскую, конечно, и я бы ограничил торговлю небольшими размерами, чтобы привлечь молодых и симпатичных.
Тут на лестнице послышались шаги, и вошёл Джонатон, зевая и потягиваясь.
– Эй, папа, мы едем или идём?
Прежде чем рабби успел ответить, Мириам сказала:
– Отец сегодня не пойдёт к миньяну, Джонатон, и я думаю, что было бы лучше, если бы ты по утрам тоже молился дома.
– Ладно. Я пойду наверх. – В будние дни так и было, а в субботу и воскресенье – когда нет занятий – Джонатон сопровождал отца к миньяну. И, конечно, он предпочитал домашние молитвы, так как это быстрее, и не требовалось ждать, чтобы набралось десять человек, необходимые для миньяна.
Когда он ушёл, рабби заметил:
– Знаешь, Мириам, мне просто пришло в голову, что Джонатан не намного моложе юного Крамера.
– И?
– И если бы он во что-то вляпался…– Он ненадолго замолчал. Затем продолжил: – Я собираюсь немного покататься по Глен-лейн.
Рабби Смолл проехал весь Глен-лейн до Хай-стрит, а затем развернулся и направился назад, двигаясь очень медленно. Когда он добрался до полянки, где Д’Анджело оставил свою машину, то припарковался и вышел. Хотя он и был знаком с дорогой, но, шагая, понял, что она длиннее, чем он думал раньше. Кроме того, на полпути к Мейпл-стрит имелось значительное возвышение, которое он не заметил, находясь в машине. Достигнув вершины холма, рабби смог увидеть весь дальнейший путь до Мейпл-стрит. Затем он повернулся и пошёл туда, где оставил машину, по дороге считая шаги.