Однажды в Лопушках
Шрифт:
Они же ж страсть до чего полезные.
И дорогие.
На комп точно хватило бы. Или даже на два, чтоб мамкин обновить, а то у ней ноут старый и Васятке к нему близко подходить неможно. Еще бы телик, чтоб как у Тимохи, на всю стену. Тимоха тогда бы унялся хвастать. И телефон новый. Новые. Для всех.
Васятка шмыгнул носом.
Нарушать маменькин запрет было страсть до чего боязно, но он бы… он бы купил. И заказал. И потом сюрпризом. Небось, мамка обрадовалась бы.
А он…
Он же ж не в лес! Он же ж на пожарище, а это
Он решился и нырнул в дыру. Как в дыру… так, досочка сдвигалась и можно было выползти, что Васятка и сделал. Он же ж юркий. И быстрый. До пожарища разом домчался, подивившись еще, что время позднее, а никто не спит. Вона, во всех окнах свет.
Как бы не увидел кто.
Мамке донесут.
Нет, она-то узнает все одно, да Васятка и сам сознается, он же ж не дурак. Но то потом, когда отыщет… а то и вовсе продавать не станет, перьями поделится. Да, так оно будет лучше всего.
От пожарищ тянуло жаром.
Васятка остановился.
Тут… как-то темно и жутко до жути. И нет никого. Даже Тимохи. Или… просто не видать? Он же ж перо нашел, стало быть, не так уж и печет. А почему нет никого? Перья — это же ж ценно… или не знают? Или, может, ждут, когда остынет? А поутряни туточки будет не протолкнуться от народу?
Тогда надобно спешить.
И Васятка нырнул за остатки ограды.
Огляделся.
Все одно жутко… вон, от дома пару стен осталось. И пышет от них так, что того и гляди вновь пламя займется. Но идти надо. Куда феникс садился? Или… он потом ронял, взлетаючи? И… сперва Васятка все по краю обойдет, приглянется, а там уж и решит, что делать.
Вот.
И пошел, ступая осторожно: двор-то заросший, этак и на гвоздь налетишь, или еще на что. Не… не понятно, как Тимоха отыскал перо. Или… оно же ж светится! Васятка даже ладонью по лбу хлопнул. Вот дурень-то! Не надо копать, надо приглядеться просто, не блеснет ли где искорка желтая.
Он и пригляделся.
И прищурился даже, чтоб сподручней гляделось. А оно и вправду блеснуло. Сперва Васятка даже пропустил, но вот снова будто засветилось что, правда, не подле дома, но и лучше оно, потому как к дому не подобраться, но чуть в стороночке. Может, ветром отнесло?
И…
Дома стояли на отшибе, за ними начинался еще не лес, но дичающие сады выбрались по-за ограду, выпустили поросль малины.
Но опять блеснуло!
И даже засияло!
На самой опушке.
Васятка замер и обернулся. Деревня… да рядом деревня! Вона, дома виднеются, и свет в окнах. И отчего-то близость что домов, что этого света, окончательно успокоила. Вправду, чего это он? Он же ж не ссыкло! И лес местный, он тихий… попробовал бы кто шалить, дядька Свят мигом успокоил бы.
А стало быть…
Васятка решительно перебрался через ограду, которая с этой стороны вовсе даже от пожара не пострадала.
Вот, теперь он видел и само перо. Упало в лопухи
Ну дойди сперва.
Он дошел.
И наклонился. И даже взял в руки не без трепета: до того хрупким нежным казалось перо. Тронь такое и растает. Но нет, не растаяло, удержалось.
— Какая…
Васятка еще подумать успел, что попросит мамку не продавать. Что… небось, в доме оно пригодится! Если фениксово перо в доме держать, то пожар ему точно не грозит.
Подумал и…
Стало вдруг больно-больно, и грудь сдавило так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он стал заваливаться, но упасть не позволили, подняли.
И перо отобрать попытались. Но тут уж Васятка руку не разжал. Не хватало! Он его нашел…
— Да уймись, потом заберешь… — сказал кто-то нехороший.
Васятка голос запомнил. На всякий случай.
— Знаешь, сколько оно стоит?
— Знаю, что если не уберемся, то за шкуры наши и гроша ломаного не дадут. Второй где?
— Там он…
И дальше дослушать не получилось. Но перо свое Васятка все равно не выпустил. Не хватало еще.
…Оленька шла.
И шла.
И кажется, она совершенно потерялась в этом каменном храме, который, конечно, можно было считать величайшей археологической находкой столетия, но данный факт как-то вот совершенно не успокаивал. Как по Оленьке, находка могла быть не настолько великой.
Она бы согласилась и на находку поменьше.
Раза этак в три-четыре. А то ведь что? Коридор тянется, тянется, потом поворачивает, и снова тянется, и опять поворачивает, плодит притом боковые ходы, в которые она пробовала заглянуть, но углубиться так и не решилась. В конце концов, это было неразумно.
— И все-таки, — в какой-то момент она устала идти, к тому же появилось стойкое ощущение, что это не коридор такой длинный, а она, Оленька, ходит по кругу. — И все-таки… героизм героизмом, но… мне бы выбраться…
Ей не ответили.
То ли древняя богиня посчитала свой долг выполненным, то ли решила, что подвиг Оленька должна совершить сама. Она бы и совершила. К злости добавилась прежде несвойственная Оленьке усталость. И еще секира эта так и норовит из рук выскользнуть, хорошо бы, если не на ногу. Собственные ноги Оленьке были дороги.
Но вдруг потянуло свежим воздухом.
Оленька даже крутанулась, пытаясь понять, откуда тянет-то. Из бокового прохода? И… идти? Или… если уж она в прямом коридоре заблудиться сумела.
— Да аккуратней! — голос раздался так близко, что Оленька вздрогнула и прижалась к стене. Правда, надежды, что тот, который говорил, вдруг возьмет и не заметит фигуру в древних доспехах да с секирой, было немного. — Тащи давай…
— Жутко тут.
— Древний храм все-таки, — важно ответили, и этот голос Оленька узнала. А узнав, едва не запищала от радости, правда, та, быстро вспыхнувшая, столь же быстро и угасла. — Аккуратнее! Кладите их туда.