Однажды в Лопушках
Шрифт:
Я положила ожерелье рядом с браслетом, чтобы вновь заглянуть в шкатулку. Там обнаружился еще перстень с крупным красным камнем.
И тонкая цепочка.
Медальон.
Портрет весьма красивой женщины, которая смотрела строго, будто наперед подозревая за мной недостойные мысли. Или не мысли? Главное, что под взглядом её мне было неуютно.
И кто это?
Моя… прабабка? Я пыталась понять, имеется ли сходство, но потом отказалась от мысли: женщина была одета по моде прошлых лет, а потому волосы её поднимались белесою горой, лицо было
— А я… я ведь… я ведь большая уже была, так?
— Так, — согласилась тетушка.
— Но я не помню!
— Не помнишь.
— Почему?
— Когда… ты родилась, то матушка твоя была еще студенткой. И учебу хотела продолжить. А потому привезла тебя сюда.
Тетушка явно чувствовала себя виноватой, хотя её-то какая вина?
— Тебе здесь было хорошо, с бабушкой… и потом уже Аленушка решила не забирать. В конце концов, там что? У неё работа, на которой она сутками пропадала порой, а тебя куда?
Я кивнула, чувствуя, как подкатывает к горлу ком из слез.
— Она приезжала сюда. Часто. Так часто, как могла. И деньги отправляла… правда… — тетушка запнулась и нахмурилась. — Через меня. Странно. Она могла бы и сама, но всякий раз приезжала ко мне и деньги оставляла. Мы никогда-то и не просили, чай, не голодаем. Но… она привозила и просила отвезти.
— И ты…
— Отвозила. Я ездила чаще. Мне это было нужно. Помнишь, я про корни говорила? Я уже начала кое-что понимать, а потому наведывалась при каждом удобном случае. Так вот, ты же жила с моей матушкой и выглядела вполне счастливой. А потом… она умерла. И Аленушка тоже.
— Вместе?
— В один год. Это был очень нехороший год. И мне казалось, что хуже быть не может.
Только подозреваю, что тетушка ошиблась. Еще как может. Всегда может быть хуже.
— Матушка ушла вслед за Аленой… помнишь?
— Смутно. Почему-то все… — я коснулась головы. — Путается. Не знаю, будто в тумане. Я вот про то, что жила, то ли помню, то ли нет. То есть что-то помню, а что-то… и как бабушку хоронили, то совсем не помню. Вот.
Тетушка кивнула.
— Она зачаровала тебя.
— Зачем?
Кольцо я так и не решилась примерить. Уж больно темным кровяным казался камень. Я положила его подле комплекта. И цепочку с медальоном тоже. На обратной стороне обнаружилась надпись, но язык был незнаком.
— Что здесь…
— Моему сердцу, — сказала тетушка. — Это старый язык. Его редко используют, но одно время было весьма модно показывать свои знания. Да и дневники часто на нем велись. Как бы для избранных.
Ясно. В круг избранных мне пока рановато.
— Что до матушки, то она почему-то уверилась, будто бы Аленушкина смерть как-то связана с твоим отцом, вот и отвела тебя в лес, укрыла, заперла своею силой, а уж путаная память стала побочным эффектом.
Вот ведь… так живешь-живешь, а потом раз и узнаешь.
— И ты… не пыталась его найти?
— Нет. Я поняла, что не хочу. Что у меня и без того семьи не осталось. Только ты.
— За что?
— За все, пожалуй… я… после смерти матушки я получила книги. И дневники. Тогда-то и узнала, что мы с Аленушкой, пусть и считали себя сестрами, но таковыми не являлись.
Последним из шкатулки я достала венец, явно из общего комплекта: то же сочетание огненных рубинов и прозрачных алмазов.
— Потом я повторила обряд. И повторяла каждый год. Не знаю почему, но… я боялась, Маруся. Боялась, что однажды тебя найдут.
— Отец?
— Или тот, кто убил мою сестру, — она обняла себя. — Эти камни… в шкатулке лежали и деньги, и украшения попроще. Кое-что использовала моя прабабка, кое-что — её дочь… обе дочери, ибо ту она вырастила, как родную. После… так уж повелось, не знаю, может, и вправду проклятье. У них тоже были дочери. И… и не складывалось оно.
— Я… — я подняла венец, полюбовавшись сиянием камней. Завораживает. И тянет примерить. Но я не стану. Я ведь ученая. А первое, чему нас учили, — не примерять подозрительные артефакты. — Я могу почитать те книги?
— Конечно, — тетушка поднялась. — Ты ведь моя племянница все-таки.
И в этом я не усомнилась.
Глава 22 В которой появляется надежда отыскать потерянное
Не стоит недооценивать важность работы в команде. Она предоставляет массу возможностей свалить вину на другого.
Беломир задумчиво посмотрел вслед племяннику, который укатил вместе с девицей. С такой вот… до крайности интересной девицей.
Причем сам он, сколь ни силился, не мог понять, что же такого в ней интересного.
Виду самого что ни на есть обыкновенного. Не высокая, не низкая, не худая и не толстая. Одно сплошное «не», поневоле задумаешься, как оно так получается. И главное, сама-то приятная, а вот черты лица… он попытался восстановить их и хмыкнул.
Надо же, ведьмин отвод.
И с чего бы?
— Абсолютно невоспитанное создание, — рядом возникла Оленька Верещагина.
— Кто?
— Эта… особа… признаться, я удивлена была, встретив её здесь.
— А вы знакомы?
Беломир посмотрел на Оленьку и очаровательно улыбнулся. Его улыбка всегда действовала на людей располагающе.
— О да… к сожалению… эта особа, представляете, украла мою работу! — сказала Оленька Верещагина.
Мила.
Родовита.
Воспитана. И даже с образованием. Исключительное сочетание, которое не должно бы оставить равнодушным, особенно, учитывая, что Оленька Верещагина сказочно собою хороша.
А может, и вправду жениться?
Покаяться прилюдно. Сказать, что бездна попутала или на что там собственную дурь валить принято? Главное, что поверят. И в бездну, и в раскаяние, и в желание его, Беломира, вернуться к обществу.