Однажды в Русальную неделю

Миконов Илья Геннадьевич

Остановился он в том месте, где некогда замирала Элиза, сражённая глубокой грустью, у Озера Утопленников. Отец Ростислав перекрестил одиннадцать белоснежных фигур, кивнул им, как живым людям, и продолжил свой путь.

Непредвиденную остановку пришлось совершить и у двери деревенской колдуньи. Мужчина понуро чесал рыжую бороду, переступал с ноги на ногу и оправдывался перед богом. Бормотал, что обязан «связать себя знакомством с любовницей Диавола», обязан взять на душу грех. Из хижины раздавались подозрительные шумы: стук глиняной посуды, частые шаги по скрипящим доскам,

словно бег, скрежет мебели и не менее подозрительные маты, ругань, прерываемые вздохами и ахами. В это время священнослужитель был занят полемикой с богом и явно безо всякого успеха: Всевышний молчал. Тогда Отец Ростислав пообещал, что искупит грех, хоть и направленный на благо людей. Совершит паломничество.

Подул ветер, несущий аромат дыма с деревни и гнили – с болота. Отчаявшийся священник принял этот знак за согласие и без стука вошёл в хибару.

– Ох, жопа василиска! – взвизгнула женщина.

Мужчина столкнулся с ведьмой. Звякнуло стекло, и на досках расцвела розоватая клякса, темнеющая разбитыми осколками.

Колдунья ругнулась, упомянув бога. Ещё раз взвизгнула, резко прикрыв рот ладонью. Снова взвизгнула и пальцами зачесала седые локоны за спину, стыдясь так сильно, будто Отец Ростислав увидел её голой. Щёки горели. Ногой ведьма сметала осколки в угол хижины, левой рукой накручивая волосы, а правой беспорядочно шастая по полкам в поисках платка.

При этом успевая тараторить:

– Чего же вы, драгоценнейший батюшка наш, безо всякого стука ко мне-то наведались? Фу, какой стыд – простоволосую узрели! В деревне меня засмеют!

– Не засмеют, покуда не узнают, – заметил священнослужитель, рассматривая розоватую кляксу. – По делу я важному пришёл… что это? Адское зелье?

– Брусничное варенье сыночкам, – отрапортовала ведьма, наигранно удивившись. – Какое ещё зелье!? Я – обычная травница, батюшка милый, окститесь! А коли дело ко мне, то молвите, не тяните. И не заглядывайтесь по сторонам. Да, столы перевёрнуты, вещи валяются – суматоха! Просто… домовой разыгрался, батюшка, всё разбросал! А вы говорите, что волнует. Мочитесь хорошо? Газы мучают? Иль того, ну, с жёнушкой не резво всё?

Отец Ростислав даже не пытался скрыть презрение во взгляде.

– Не играй со мной, чаровница.

– Никто не играет, и никакая я не чаровница, Боже упаси! – женщина возвела очи крыше, распростёрла руки в стороны. – Упаси, батюшка, травница я обычная.

– Снаружи нет разъярённой толпы, и за свои грехи сегодня ты, к сожалению, наказания не понесёшь, колдунья.

– Точно? – шепнула ведьма, в секунду приняв надменный вид.

– Я уже толковал: к сожалению.

Женщина прислушалась, нерешительно закусив губу. Через мгновение кивнула священнослужителю, раскрепощённо растрепала волосы. Вытянула руки, изогнула пальцы. Осколки разбитой посудины молниеносно закружились в воздухе, свистя как стрелы. Священнослужитель не пошевелился, хоть и прищурился,

вспотел. Однако кусочки обожжённой глины лишь собрались в небольшой горшочек, куда влилась кашеобразная смесь. Ведьма провела левой рукой: стол прыгнул, как лягушка, с шумом приземлился посреди всего разгрома. К нему подползли табуреты, встав друг на против друга.

– Всё же, зелье?

– Варенье, – ответила колдунья, выхватив горшочек из воздуха, поставила его на стол, села на табурет. – Больно плохо ты обо мне думаешь, Славка. Не такое я уж чистое зло в обличии женщины – просто старая дама, зарабатывающая себе на жизнь отварами и мелким колдовством.

Священнослужитель сел напротив. Его взгляд можно было назвать испепеляющим. Рыжие, густые волосы в свете каганца казались чистым огнём, что придавало мужчине вид разъярённого ифрита.

– А также продажей ядов и оказанием услуг по прерыванию беременности.

– Жить-то надо на что-то, – фыркнула колдунья. – Хотя думай, как хочешь. В первую очередь, это от тебя зависит, с кем ты общаешься: с грешной колдуньей или милой старой леди. Не тяни, Славка, о чём ты, превозмогая чувство отвращения и надвигающейся рвоты – ибо твой взгляд говорит именно об этом – хотел потолковать со злейшим врагом? Я, чтобы ты знал, спешу. В слободе чёрти что творится. Покамест совсем худо не стало, мне надобно сбежать, ибо на ведьм люд нынче зело злобный.

– И причиной этому – грех, творимый Элизой, – продолжил Отец Ростислав. – Ты отвратна богу, презираема им, но даже при всём при этом он может дать тебе второй шанс. Направить на путь истинный, колдунья.

– Я слушаю, Славик…

– Не надо, – священнослужитель стукнул массивным кулаком по столу.

Ведьма вздрогнула, нервно передвинула кувшин с вареньем в центр стола. Женщина не собиралась драться с отцом Ростиславом, но мысли тем временем описывали все возможные и невозможные события. У неё была магия, а он был исполином под два метра ростом, хоть тощим, но жилистым.

– Вижу, переборщила я слегка. Не буду больше кликать так, Сл… Отец Ростислав. А про предложение своё можешь и не молвить, покуда знаю я. Толковая ведь баба, да и дура любая кумекает о том, что творится в слободе. Видать, настолько всё серьёзно, что аж Всевышнему с Диаволом придётся сделку совершить – так ты считаешь? Вот только поклоняюсь я Гекате, чтоб ты знал.

– Иноверие, что и язычество – одна ересь, ведьма. А сделку эту я заключаю не по велению бога. На себя беру грех. И прекращай уже попусту лясы точить, отвратна ты мне.

– Не внешне, надеюсь? – скокетничала колдунья. – Лады-лады! По делу. Расправиться с бедняжкой ты хочешь. Как дошло-то до такого знаешь, а? Говаривала девочка: ты с ней давеча ватажился. Интересно мне, что ты думаешь обо всём об этом?

– Конечно же, она поведала мне. А думаю я: с ведьмовства всё началось. От Евы пошла по человеку тяга к греху, так и Элиза посетовала братьям своим на болеющую мать, послала одного из них за отваром к ведьме, подруге твоей.

<