Однажды в тридевятом царстве
Шрифт:
– Что случилось, Иван Тимофеевич? – тревожно спросил Стёпа.
– Беда, друг мой, беда случилась!
– Какая беда?! – воскликнул Степан, хватая старика за рукав. – Расскажите толком!
Старик остановился, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Говорить смог не сразу, а только немного успокоив дыхание.
– Наш градоначальник, чтоб ему пусто было, продаёт кусок земли возле крепости под частное строительство… Понимаешь, продаёт!.. Продаст, и не будет больше нашей Крепости!.. Спасать надо её, спасать!..
– А как спасать? – растерянно пробормотал
Так это отцу градоначальник продает землю в крепости?.. Стёпке стало не по себе.
– Пойдём, дружочек, к отцу Михаилу пойдём, – одышливо бормотал Иван Тимофеевич, снова пускаясь вперёд и ещё сильнее хромая на левую ногу.
– А чей это отец – Михаил? – спросил Стёпка растерянно, не зная, что ему делать: следовать за старым директором музея или бежать к отцу отговаривать от покупки земли? Вряд ли тот станет слушать доводы сына. Отец всегда был упрямым и целеустремлённым. «Хоть кол на голове теши!» – говорила мама, когда не могла его в чём-то переубедить.
– Отец Михаил чей?.. – переспросил старик. – Он ничей отец. Вернее, свои-то дети у него, конечно, есть… Просто он священник, настоятель нашего храма.
– А чем он может помочь? – вяло спросил Стёпка.
Он понял, что не может сознаться старому учителю, так сильно переживающему беду, что крепости угрожает его, Стёпкин отец. Мальчику было стыдно… Впервые в жизни ему было стыдно за отца, которым он привык восхищаться, которым всегда гордился.
– Не знаю, дружок. Может, что посоветует…
Иванка вскочил с лавки как ошпаренный, услышав крик, и сразу понял: случилась беда! В галерее уже грохотали по деревянному настилу десятки подкованных сапог, а отрок ещё натягивал кольчугу дрожащими от тревоги руками, никак не попадая головой в горловину.
Напялив шлем набекрень, так что наносник застрял над левым ухом, Иванка распахнул дверь и ахнул: сумрак ночи пронизывали летящие со всех сторон через стену крепости огни, словно стая красно-жёлтых хищных птиц. Это вражеские стрелы с привязанной горящей паклей несли смерть и разорение в мирно спящий дом. Уже заполыхала крыша терема воеводы, что-то горело и в дальнем углу двора.
Крики, конское ржание, звон оружия и посвист стрел наполнили пахнущий ужасом и дымом пожарища воздух…
Они остановились возле узкой дорожки, ведущей вверх, в горку, между густых раскидистых лип. Старик переводил дух, уперев жилистые руки в колени и нагнувшись вперёд.
– Ух, совсем из сил выбился… Сердце так и стучит, так и стучит, а тут ещё в гору подниматься… Ничего, справимся! Правда, Стёпушка? – он глянул на мальчика прозрачными, как мартовское небо, глазами и вымученно улыбнулся: – Пойдём…
В конце зелёной дорожки, на горке, оказался тот самый храм, который Стёпка
С вершин куполов смотрели сверкающие на солнце золотые кресты. И казалось, что от сияния крестов солнце светит ещё ярче, ещё горячее. А внизу, под горой, обрывавшейся вниз почти отвесной стеной, текла неспешная широкая река, отражая и дробя в своём ребристом зеркале лучи солнца, разбрызгивая их мириадами солнечных зайчиков по всей округе.
Старик и мальчик поднялись по ступеням высокого, резного, под шатровым куполом крыльца, живо напомнившего Стёпке русские народные сказки, и вошли в прохладный сумрак храма. Мальчик зацепился взглядом за какую-то табличку на стене, но прочитать не успел, увлекаемый дальше сухой рукой своего провожатого.
– Пойдём, пойдём… – подгонял его Иван Тимофеевич.
Они распахнули тяжёлую деревянную дверь и очутились в следующем помещении.
Первое, что увидел Стёпа и что его изумило, была большая русская печь с приветливым белёным боком, с кованой чугунной дверцей.
– Утро доброе, Марья Макеевна! – поздоровался директор музея со старушкой в платочке, сидящей за столом, где были разложены для продажи книги, иконы, свечи. – А где отец Михаил?
Старушка улыбнулась, продемонстрировав редкие остатки зубов, и тонкие лучики морщинок потекли в разные стороны от уголков её глаз.
– Сейчас придёт, Иван Тимофеевич. Как здоровье-то ваше? Давненько к нам не захаживали…
– Да чего там, жаловаться нечего… – ответил Иван Тимофеевич, подходя к столу.
– А это ваш внучек? – поинтересовалась Марья Макеевна, поглядывая на Степана.
– Скорее правнук по возрасту, – уточнил старик, – Это Стёпа, наш столичный гость, очень интересуется историей старой крепости.
Стёпа поздоровался.
– Столичный, значит?.. – собеседница покивала головой в платочке с видимым уважением, продолжая лучиться приветливой улыбкой.
А Стёпка с интересом рассматривал выложенные на столе иконы и книги. Он впервые был в настоящей церкви и чувствовал себя неуверенно.
– Ты, Стёпа, если хочешь, сходи, посмотри храм, пока мы тут ждём настоятеля, – предложил Иван Тимофеевич, указав рукой на большую деревянную дверь сбоку.
Стёпа последовал совету.
В соседнем помещении шёл ремонт: вдоль выбеленных стен тянулись строительные леса, сверху свешивались заляпанные краской полотнища полиэтиленовой плёнки, выложенный большими квадратными каменными плитами пол был засыпан пылью.
Но передняя стена – от пола до потолка – была заполнена иконами. Стёпка подошёл ближе и стал рассматривать изображения жизни святых. Он совершенно не разбирался в истории религии, но яркие, праздничные краски (в них преобладали золото, пурпур, охра) и замысловатые сюжеты так захватили его воображение, что мальчик не заметил, как открылась за его спиной дверь.