Однажды в тридевятом царстве
Шрифт:
И он, Стёпка, не сможет жить спокойно, если не предотвратит надвигающуюся катастрофу.
Он никогда раньше не спорил с отцом, не возражал ему, даже если отцовская воля была слишком жёсткой и давила мальчишку тяжёлым кованым сапогом. Стёпе всегда было легче уступить, умерить свои желания и потребности, отказаться от собственных интересов. Но сгорбленная спина и потухший взгляд старого учителя истории переворачивали в Стёпкиной душе всё вверх дном, выжимая из глаз постыдные слёзы.
Он шёл по улице и, шмыгая носом, украдкой вытирал глаза пыльным кулаком, отчего на щеках
Ни жизненного опыта, ни дипломатических способностей у мальчика не было, поэтому он, увидев отца на лужайке перед домом, бросился с места в карьер:
– Папа, я тебя очень прошу, не покупай землю возле крепости! – выпалил Степан, внутренне холодея от собственной смелости.
Никита что-то читал в своём айфоне и, оторвавшись от этого занятия, с удивлением поднял глаза на сына.
– Чего это?.. – пробормотал он, округлив глаза.
– Не нужен нам ещё один дом!
– Почему? – отец отложил в сторону гаджет и уставился на Стёпу.
– Ну, у нас же есть большой дом, большая квартира. У нас и так всё есть! Не нужен нам второй дом!
– Стёп, ты чего взбеленился? И что значит «у нас и так всё есть»?.. Далеко не всё. Дома на берегу реки в таком живописном месте у нас нет.
– Вовсе это не живописное место. Ты сам говорил, что эта крепость – развалюха какая-то!
– Ну, я погорячился! Да и вложение в недвижимость – самое выгодное. – Мужчину удивила горячность, с которой тихий и обычно спокойный до вялости сын отговаривает его от покупки.
– Выгода, выгода, всегда только выгода! – воскликнул Степан, сжимая кулаки. – Ты о чём-нибудь кроме выгоды можешь думать?..
– Ты чего орёшь, парень?! – начиная раздражаться, отец повысил голос и поднялся из кресла, – Если я решил купить этот участок земли, значит, я его куплю и построю дом. В конце концов, я же для тебя стараюсь!
– А ты у меня спросил, нужен мне этот дом?! – закричал Стёпка, ненавидя отца в этот момент. – Ты когда-нибудь у меня спрашивал, хочу я чего-то или нет?! Ты всегда всё решаешь за меня, как будто я робот запрограммированный! А мне этот дом не нужен! Не хочу я этот дом!..
– Ты как с отцом разговариваешь, поросёнок?! – возмутился Никита, впервые столкнувшись с таким бурным сопротивлением.
А Стёпку уже несло: щёки на круглом лице горели отчаянным румянцем, глаза сверкали решимостью, кулаки сжимались так сильно, что побелели костяшки пальцев.
– А ты знаешь, что этот дом будет стоять на костях? – спросил мальчик напряжённым голосом, решив использовать в споре последний аргумент.
– На каких костях?..
– На человеческих! В тринадцатом, кажется, веке была осада крепости, и там погибло от жажды, голода и ран тьма народа, человек сто пятьдесят!.. – Стёпка сделал шаг к отцу, сверкая глазами, тот отступил… – И трупы закопали прямо там, в крепости!
Отец слегка побледнел, зачем-то снова схватил гаджет и стал вертеть в руках, а глаза его растерянно забегали по сторонам, словно искали опору и поддержку.
– И закопали их именно в той
– Постой, сын! – воскликнул Никита, снова падая в кресло. – Откуда ты всё это знаешь? Сам придумал?..
– Я это в краеведческом музее узнал, сведения проверены и подтверждены документально. В древних летописях упоминается об этой осаде и гибели людей. Не знаю, как ты, а я жить в доме, построенном на костях, не хочу!
Никита, всегда считавший себя человеком не из робкого десятка, внутренне сжался, столкнувшись с тем, что всегда пугало его, – с мистикой. Откуда в нём, взрослом и разумном, жил суеверный страх перед таинственным и необъяснимым?.. Почему, вопреки доводам рассудка, он слепо верил в приметы, мужчина и сам не мог себе объяснить.
Но, поддавшись на мгновение страху, он тут же одёрнул себя.
– Подожди, Степан! Когда, ты говоришь, это было?
– В тринадцатом веке…
– Ну-у! Давненько! – Никита с облегчением засмеялся, откидываясь на спинку кресла. – Это сколько ж столетий прошло?.. Да там от этих костей за столько времени и следов не осталось. Так что можно не беспокоиться.
– Осталось! – отчаянно выкрикнул Стёпка, понимая, что проиграл. – Если ты всё равно этот дом построишь, я никогда-никогда туда не приеду! Никогда в жизни!
И мальчик бросился в дом, глотая злые, горькие слёзы.
Первую попытку приступа отбили. Иванка потерял счёт времени, таская воду вёдрами из колодца в попытке потушить пожарище. На месте жилища воеводы тлели чёрно-серые головёшки, шипя и отплёвываясь на последние капли воды из Иванкина ведра.
Сгорела конюшня, и несколько уцелевших лошадей, тревожно всхрапывая и кося безумными глазами, свободно носились по двору. Иванка оглянулся по сторонам и не понял, день сейчас или ночь. Чёрный дым рваными клочьями разносил ветер над пепелищем, а сквозь эту пелену бледным оком смотрело на разорённую крепость дневное светило. Запах дыма и горелой плоти тошнотным комком застревал в горле.
Отрок опустил ведро на землю и сел сам, вдруг почувствовав, что силы покинули его. К стенам храма оставшиеся в живых стражники стаскивали тепа убитых, а настоятель отец Феодор читал над ними молитву.
Иванка рассмотрел в куче мёртвых тел красный узорчатый сапог дядьки Митрофана, старого друга отца, которого князь назначил старшим по охране крепости. Он поднялся и на подгибающихся от слабости ногах подошел к мёртвым. Оттащил в сторону убитого в спину бронебойной стрелой солдата и застыл, увидев всё ещё открытые ясные, голубые глаза дядьки Митрофана, спокойно и бессмысленно уставившиеся в высокое небо. В памяти всплыли сильные, с широкими мозолистыми ладонями руки, лихо подкидывающие в воздух его, Иванку, – совсем маленького, замирающего от восторга и страха.