Одни сутки войны (сборник)
Шрифт:
«Да, — подумал Маракуша, — парень не только окреп. У него и командирские зубки прорезались. Что ж, время идет, люди растут».
— Как вы мыслите организовать поиск? — решительно переходя на строгий уставной язык, спросил капитан. — Если при этом учесть очень крепкую в инженерном отношении оборону противника.
— В принципе, в основе, так сказать, точно так же, как и ночной. Группа захвата, группа огневого обеспечения, взаимодействие с артиллерией и так далее. Но учитывать нужно именно необычную для нас оборону противника.
— И тоже днем?
— Нет. Только ночью. Вот почему я и подчеркиваю: нужно сделать все до снегов, чтоб не оставлять следов.
— И кто же будет прогрызать?
— Разумеется, саперы. Ночи три, а может, и четыре. Аккуратненько.
Маракуша задумался. Матюхин отвечал слишком быстро и слишком четко, чтобы предполагать, будто на него накатила внезапная блажь, стремление соригинальничать. Чувствовалось, что он продумал и план и ход поиска.
— Ну а дальше, дальше как? Прогрызут вам дорогу, а вы?
— Тут уже начинаются варианты. Может быть, ночью выйдем на нейтралку и оттуда броском врежемся в их передовую, а может, сразу из траншей рванем вперед. Все будет зависеть от места проведения поиска и огневого обеспечения. Я уж не говорю о поведении противника.
— У вас, конечно, есть предварительные наметки?
— Несколько вариантов. Я понимаю, вы не вправе разрешить нам проведение дневного поиска. Может, и дивизия не разрешит. Но подполковнику Лебедеву можно будет доказать.
— Группу вы уже подобрали?
— Нет. Но, думаю, подобрать можно. Особенно если вы разрешите взять кое-кого из других взводов.
— Своих мало? Подготовка не та? Или хотите сохранить своих людей?
— Ни то ни другое. Дело необычное. Нужны особые люди. Для другой задачи взял бы своих, а для этой нужны особые.
— На кого же вы нацелились?
— Прежде всего на старшину Сутоцкого и… рядового Закридзе.
— Почему их?
— В группе захвата потребуются физически сильные люди, владеющие и боксом и рукопашным боем, умеющие идти напролом. Эти двое как раз то, что нужно.
— Вы что ж, собираетесь мириться с Сутоцким?
— Я с ним не ссорился. И, насколько его знаю, дело он сделает хорошо.
Капитан опять склонился над кружкой остывающего чая и долго прихлебывал терпкий, пахучий настой.
— Скажите, лейтенант, вы сами придумали этот дневной поиск или…
— Или, товарищ капитан. Грудинин вычитал о таких поисках в газете и дал почитать мне. А потом вечером мы обсудили.
— Поймите, товарищ Матюхин, — странно, но Маракуша уже не мог называть Андрея по имени и на «ты», — опыта мы не имеем, а рисковать…
Капитан сделал маленькую паузу, подбирая слова, чем немедленно воспользовался Матюхин:
— Кто-то должен начинать.
Вот это вторжение в его рассуждения не совсем понравилось Маракуше. Доверительная
— Решим так: готовьте несколько вариантов и дневного и ночного поиска, — сказал Маракуша и встал.
Матюхин тоже встал, спросил:
— Разрешите идти?
— Да. Отдыхайте.
— Итоги дня изложить письменно?
Черт! Ничего не забывает! И все преподносит так, будто ты же и виноват.
— Как я понимаю, ничего существенного?
— Так точно!
— Тогда письменно. Будете писать, по-новому осмыслите обстановку.
Матюхин оделся, козырнул и легко проскользнул за плащ-палатку, которая пологом прикрывала дверь. Маракуша посмотрел ему вслед и отметил это ловкое, бесшумное проскальзывание.
«Вот так вот, капитан. Садись и думай. В одиночку».
3
Выйдя из землянки командира роты, Андрей Матюхин постоял под низким, подсвеченным дальними ракетами небом, подышал сложным воздухом ближнего тыла: хвои, щей, машинного масла, сгоревшей взрывчатки и железа, печного дыма и зыбкого человеческого жилья — и пошагал к Сутоцкому.
Старшина жил вместе со взводом в большой низкой и сыроватой землянке. Она отапливалась печкой, сделанной из немецкой бензиновой бочки. Старшинское место было как раз за печкой — тут и теплее, и светлее, и от дверей не дует, а главное, здесь его не потревожат сонные, выходящие до ветра солдаты.
Матюхин присел на краю нар у дверей. Ему хотелось уловить настрой взвода, посмотреть на командирский почерк Сутоцкого, внутренне подготовиться к серьезному разговору.
Сутоцкий лежал на нарах, сняв сапоги, протянув ноги к печи, курил и слушал, как взводный агитатор читает свежую газету. Матюхин знал, что Николай требовал читать всю газету, от заголовка до подписи редактора.
— Вопросы есть? — спросил Сутоцкий, когда агитатор сложил газету. Плотный, флегматичный боец поднял руку: — Давай, Горбенко.
— Як там у Италии?
— Сизов? Ты Италией заведуешь?
— Я, товарищ старшина.
— Разъясняй.
Высокий, худощавый Сизов достал из вещмешка карту и стал разъяснять. Были и другие вопросы, и на каждый из них отвечал кто-нибудь из солдат.
Потом начался разбор действий разведчиков за минувший день. Сутоцкий, все так же лежа и лениво покуривая, снисходительно ругал или хвалил подчиненных. Солдаты иногда подначивали друг друга, иногда выгораживали, порхали шуточки, звучал смех. Разбор этот больше походил на бригадное собрание, а то и просто на беседу друзей при обязательном соблюдении одного правила: слово Сутоцкого считалось окончательным.