Одни сутки войны (сборник)
Шрифт:
— Мне хочется отметить, что вы недооцениваете и показания радиоразведки.
— Возможно…
— А между тем она доносит, что почерки радистов противолежащих соединений резко изменились.
— Это нам известно. Но это вовсе не значит…
— Да, не значит… Авиаторы прислали заявку — просят вас прочесть им несколько… лекций. Чем вы их заинтересовали?
— Взаимный интерес.
— Конкретнее.
— Особенности практики противника на этом этапе войны. Особенности обороны. Характерные признаки визуального обнаружения противника. Словом, они нам свои премудрости,
— Скажите, Лебедев, вы действительно увидели у летчиков нечто такое, что помогает вам? Может быть, это поможет и другим штабным офицерам? Как вы думаете?
— Думаю… что, например, артиллеристам…
— Вот. — Командарм резко повернулся. — Вот в этом все дело! Почему вы не доложили свои выводы о пользе взаимообучения наземных и летных офицеров? Почему вы думали только о себе, о своем отделе?
— Я… не знаю. Просто… мне казалось…
— Вот за этим я вас и вызвал, подполковник. На данном этапе нам нужна четкая координация действия всех видов разведки. Всех! А мы работаем вразнобой, каждый на себя. При таком положении я и начальник штаба можем физически не поспеть за событиями — слишком много данных приходится анализировать. Когда-то вы нащупали добрый контакт с контрразведкой, теперь с авиаразведкой — правильный контакт, нужный контакт и в нужном направлении! — и забыли о главном. Как бы ни был важен ваш отдел, вы лично, я лично — все мы сила, если работаем вместе — каждый на своем участке, но все вместе. Нужен работающий штаб! Понимаете? Не единицы, не отделы даже, а весь штаб. Вы понимаете, о чем я говорю?..
Гроза, кажется, миновала. От сердца отлегло, но сосредоточиться, как прежде, — мгновенно и целостно — на том, что говорил командарм, Лебедев все-таки не успел. И он пролепетал:
— Виноват… Но одному просто не под силу…
— Опять вы за свое! — рассердился командарм. — Думать нужно! Прошу вас, как только проведете поиск, точнее, как только наладите доставку «языка», читайте лекции у летчиков и их привлеките для чтения лекций работникам штаба. Мне грустно, что это предлагаю я, а не вы через полковника Петрова или начальника штаба. Это — первое. — Командующий уселся за стол и кивнул Лебедеву: садитесь. — Второе вот что. Надо начинать дезинформацию противника. Подумайте о системе обмана: макеты танков, орудий, новые дороги, передвижение войск и все прочее. Понятно?
— Товарищ генерал, сделать это лучше после того, как будет взят «язык». Тогда вы сможете хотя бы примерно наметить район…
— Вот теперь я вижу, что вам понятно, — перебил его командарм. — Так вот район, в котором следует начать игру, вот этот. — Командарм показал на карте. — Здесь у тебя хорошие разведчики: Зайцев и этот… Маракуша. Будешь там — дай им побольше воли, а сам думай. Главное, ты каждый день будешь проезжать этот район и, значит, кое-что придумаешь по ходу дела. — Он помолчал. — Полковник Петров удивился моему вызову?
— Не слишком, но…
— Так вот, ты не воображай, что я к тебе так уж благоволю. Просто Петрову поставлена очень серьезная задача, и тем, что я приказываю тебе, ни ему, ни начальнику штаба заниматься не придется. Не хватит времени. И последнее.
— Так точно.
— Потом подключим других. Все. Иди.
Подполковник Лебедев круто повернулся и пошел к двери, тревожась, потому что обстановка, кажется, круто менялась, и в то же время радуясь: что бы там ни было, а командарм все-таки перешел на доверительное «ты».
Командарм посмотрел вслед Лебедеву с легкой завистью — красивый, молодой и, главное, умный офицер. Скорее всего, с безупречным будущим. А у него самого — безупречное прошлое, неплохое настоящее, а вот будущее…
Эх, будущее… Когда тебе под шестьдесят, все чаще хочется вспоминать прошлое, а не заглядывать в будущее. Достаточно того, что по долгу службы все время думаешь о будущем. Командующий фронтом намекнул, что возможен перенос фронтового удара в полосу армии. Пока что об этом не знает никто, кроме члена Военного совета. И вот уже приходится раздваиваться — говорить и командовать в обороне, а жить будущим наступлением.
Командарм присел у стола и почему-то сгорбился. Ныла опухшая нога, должно быть к сырой погоде.
6
Поскольку новое, несколько необычное задание командарма требовало быстрых решений, Лебедев уехал в дивизию и до полудня ездил по тылам полков, приглядывая места, на которых стоило развернуть макеты боевой техники и расположить временные огневые позиции артиллерии и минометов. Только после обеда он встретился с лейтенантом Матюхиным на батальонном наблюдательном пункте. Лейтенант старательно вычерчивал схему местности.
— Работаете? — спросил Лебедев, положив руку на его плечо.
Матюхин хотел было вскочить, но подполковник нажал сильнее: не вставайте.
— Так точно! Прикидываю. — Матюхину нравился красивый, статный подполковник, его умение работать, и потому он сразу же принял тон разговора.
— И как прикидка?
— Знаете… — Матюхин на мгновение замялся. — Если бы не два обстоятельства, можно было бы провести поиск хоть сейчас.
— Что за обстоятельства?
— Еще не ясен состав группы, и, главное, мне кажется — но именно кажется, — что за эти дни сменился противник.
— О-о… Это важно! — сразу подобрался Лебедев, и Матюхин мгновенно понял, что разговор превращается в строго официальный.
Он поднялся, но доклад получился скомканный.
— Что-то изменилось в поведении солдат. Утром они оставляют позиции как-то вяло, вразнобой и, я бы сказал, небрежно. Раньше все проходило точно по расписанию, скрытно и организованно.
— Сами наблюдали?
— Так точно. И еще снайпер Грудинин через оптический прицел. Он все время в засаде. Говорит, что впервые увидел распоясок.
— Кого-кого?
— Ну солдат в неподпоясанных шинелях. Мы прикинули, решили, что немцы надевают вторые шинели — ночью холод все-таки пробирает.
— Не верится, что их интендантство так расщедрилось.
— Возможно, шинели с убитых…
— Ах, вот оно что! Полагаете, что эти вышли из боев и теперь как бы отдыхают?