Офицер флота
Шрифт:
К а т я. Что же это такое?
Г о р б у н о в. Не берусь определить. Вероятно, то самое чувство, которое заставляет умирающих ленинградцев смеяться над немецкими листовками. То самое, что не позволяет голодному бойцу украсть у товарища. То самое, почему женщина не продается. Оно может проявляться в великих подвигах и в любой мелочи. Назовите его как хотите. Но либо оно есть, либо его нет.
К а т я (тихо). Понимаю. (Вскочив.) Но, однако, что же папа? (Толкнула дверь - она заперта.)
Ю л и я А н т о н о в н а (оттуда). Нельзя.
К а т я.
Ю л и я А н т о н о в н а. Вот тебе-то и нельзя.
К а т я. Что такое?
Постучали. Голос: "Можно?"
Да, конечно. Здравствуй, Тамара.
Т а м а р а (она в штанах, на плечи накинута шинель). Катька, идем, быстро.
К а т я. Куда?
Т а м а р а. Сейчас ввалился ко мне Семка Селянин и с ним еще какой-то моряк. Интересный. Литр вина и много харча. Собирайся, живо!
К а т я. Ты с ума сошла, Тамара! Зачем я туда пойду? Я неделю дома не была. И потом я их совсем не знаю.
Т а м а р а. Подумаешь! Семка жаждет с тобой познакомиться.
К а т я. Почему именно со мной? Я этого человека в глаза не видела.
Т а м а р а. А он тебя видел. Даже говорил с тобой.
К а т я. Тамара, ну на что это похоже? Теперь я понимаю. По-твоему, я должна идти и пить с человеком, который приставал ко мне на улице?
Т а м а р а. Ну, как хочешь. Извини. Навязываться не собираюсь. Впрочем, я вижу, ты тут не скучаешь. (Вызывающе оглядывает Горбунова.)
К а т я (встала). Тамарка, уходи! Это невыносимо...
Т а м а р а. Уйду, не волнуйся. Только напрасно ты строишь из себя гордячку. Я не хуже тебя. Вот Николай тоже кричит, что я ему не жена, у меня - притон. Всем жильцам раззвонил, что мы разошлись. А сам лезет в компанию, жрет и пьет. Я хоть не вру. Прямо говорю - хочу жить. И наплевать мне... (Вышла, хлопнув дверью.)
К а т я. Тамара! (Опустилась на стул у рояля и положила голову на руки.)
Г о р б у н о в. Кто это?
К а т я. Подруга. (Встала.) Не понимаю, что там происходит. (Стучит в дверь.) Папа, я обижена.
Х у д о ж н и к (оттуда). Сейчас, Катюша.
К а т я. Я ухожу.
Х у д о ж н и к (вышел; он в смокинге). Катюша! Здравствуй, дружок. (Целует ее.)
К а т я. Спасибо. Какой ты нарядный, папа! И почему у тебя такой лукавый вид?
Х у д о ж н и к. Извини, Катюша. Виктор Иванович, вы готовы? Катюша, ты помнишь марш из "Синей птицы"? Трам-та-рам-там-там...
К а т я. Конечно. (Играет.)
Распахнулись двери. Появляется Юлия Антоновна с
"летучей мышью" в руках. За ней шествуют Соловцов и
Граница. Они вносят стол. Камин бросает блики на
грани хрусталя. Наконец вспыхивает яркий свет от
аккумулятора. Его встречают аплодисментами.
С т р о и т е л ь (вскочил). Полундра! (Озирается.) Витька, ты? Я сплю?
Смех.
К а т я. Я не могу больше играть. Объясните же мне наконец... Это похоже на "Синюю птицу". А Юлия
Ю л и я А н т о н о в н а (Горбунову). Дайте я вас обниму, дружок. Мой покойный муж отдал морю всю свою жизнь и вырастил сотни таких, как вы, так что я вправе обращаться с вами, как с сыном. (Обнимает его. Ждановскому.) И вам тоже желаю счастья. За сегодняшний день я так привыкла к вам, точно знала обоих с детства, и горжусь вами так, как будто по крайней мере сама вас родила. Собиралась сказать что-то очень умное, но забыла. Все равно. Катюшка, иди сюда, я тебя тоже поцелую.
Г о р б у н о в. Спасибо. Спасибо. Кудиныч, вылезай... Знакомься. Где же штурман?
Туровцев, очень веселый, появляется в дверях. За
ним - мрачный фельдшер.
Т у р о в ц е в. Есть, штурман. (Хватается за голову.) Доктор, держи меня - я падаю в обморок. Прошу прощения, товарищ командир. Разрешите?
Г о р б у н о в. Проверьте ваш хронометр, штурман.
Т у р о в ц е в. А что, товарищ командир?
Г о р б у н о в. Опаздываете.
С т р о и т е л ь. Митрий, ты когда серьезным человеком станешь?
Т у р о в ц е в. Никогда. Ты что смеешься, Соловцов?
С о л о в ц о в. Ничего, товарищ лейтенант. Просто так. Хорошо.
Ж д а н о в с к и й. Что - "хорошо"?
С о л о в ц о в. Не знаю. Только чудно. Мотался, мотался... И вдруг дома. (Горбунову.) Так разрешите идти? (Уходит.)
Г о р б у н о в. Помощник, приглашайте к столу. Доктор! На минутку.
Пока все рассаживаются, "доктор" шепотом что-то
сообщил Горбунову. Оба взволнованы. Горбунов жестом
приказывает молчать. Затем они занимают свои места.
Ю л и я А н т о н о в н а. Мужчины, наливайте водку.
Т у р о в ц е в. Есть. (Художнику.) Разрешите?
Х у д о ж н и к. Нет-нет, благодарю. Я не пью водки.
Ю л и я А н т о н о в н а. Ему нельзя.
Т у р о в ц е в. А это мы сейчас узнаем. Доктор, можно?
Д о к т о р. Можно.
Т у р о в ц е в. Вот видите. (Кате.) А вам?
К а т я. Пожалуйста. Только я буду пьяная. Не боитесь? Напьюсь и начну куролесить.
Х у д о ж н и к. Катюша!
К а т я. Папа, не смотри на меня так строго, а то я не выдержу. (Хохочет.)
Ю л и я А н т о н о в н а (смеясь). Ну что ты, дуреха?
К а т я. Юлия Антоновна, миленькая, не сердитесь. Я еще не пила ничего, а мне уже весело. Я вот сейчас, сию минуту, почувствовала: нам еще будет хорошо. Будет еще голодно, холодно, будут рваться бомбы и снаряды, но я знаю - фашисты не войдут. Никогда. Вот я это знаю, поверьте мне! И знаю, что мы победим, и вот тогда, как после грозы, мы вздохнем полной грудью и наступит необычайная, ослепительная жизнь. Может быть, она и не сразу наступит, но мы будем так жадно к ней тянуться, так ценить каждую маленькую радость... И мне уже сейчас хочется смеяться. (Ждановскому.) А вы разве никогда не улыбаетесь?