Оглянись, незнакомый прохожий…
Шрифт:
– При каком?
– Если еще Ткач поможет гайки крутить. А то командовать мы все орлы, а вот гайки крутить – это не языком ворочать, – брякнул я и быстренько полез под трактор во избежание крапивы.
Володя засмеялся:
– Да я и сам хотел помочь!
Работа снова закипела.
Глава 16
… Дело спорилось. Работали все с огоньком. Видно, грела мысль, что по окончании будет застолье, и мужики шутили и смеялись, чаще всего в мой адрес. Мне же было не до смеха. Я думал, как мне дальше просуществовать. Из всех денег оставалось у меня семь рублей с копейками. Ну да ладно, где наша не пропадала! Как-нибудь выкручусь. Эта мысль меня успокоила.
– Ну что, братцы, пробуем? – это Володя предложил запустить двигатель. Братья поддержали.
– Нехай хлопец сам заводыть буде. Може, вин тильки по макакам спец? – это Мрыль в мой адрес отпустил
Я не обиделся и стал наматывать шнур на шкивок пускача. Пускач завелся с первого раза и я перевел рычаг запуска основного двигателя. Движок завелся сходу и трактор поехал, зацепив гусеницей меня за спецовку. Еще бы минута, и я был бы раздавлен собственным трактором. В последнюю минуту я с силой отпрянул и, вырвав клок спецовки, высвободился. Мужики разбежались кто куда по сторонам и с ужасом наблюдали за происходящим. Трактор тихонько двигался и готов уже был снести ворота и все, что на его пути лежало и стояло. Я, не раздумывая, запрыгнул на гусеницу и с нее в кабину. Отжав рычаг сцепления, я заметил, что трактор остановился в тридцати сантиметрах от ворот.
– Глуши мотор! Кто занимался кулисой и сцепление и скорость не выключил? – грозно заорал Ткач.
– Володь, да я это. Как я мог забыть? Видно, старею, – приуныл Степаныч.
– Ну, ладно, этот по молодости мог забыть. Ну, Леху со Славкой, я еще могу понять, а тебе-то уж, Степаныч, не простительно. Значит, так. Об этом случае никому, иначе меня с работы снимут.
– Володь, мог бы и не говорить, сами знаем, – понуро пробубнили братья.
Я стоял в стороне и отходил от шока. Руки у меня еще тряслись и тут все набросились на меня с похвалами. Первым начал Степаныч.
– Ну, ты смелый парень! Надо же, не растерялся. Мы рядом стояли и то струхнули, братаны вон аж чуть не на улицу убежали.
– Степаныч, а как было не бежать? Этой мастерской сто лет в обед, рухнула бы на раз-два, – и братья начали мне руку трясти и по плечу похлопывать.
Мрыль стоял потупившись и потом осипшим голосом промолвил:
– Вот з такими хлопцами на вийне було легко – и на подвиг готовы и шутки у них усегда наготове.
Затем он повернулся ко мне и, пожав руку, сказал:
– От, казак, запомни, что старый Мрыль с тобой завсегда в разведку бы пошел.
– А я со старым Мрылем в разведку бы не пошел.
Мужики оживились, ожидая подвох, загалдели: – А что так, почему, объясни?
– Да потому, что вдруг бы его ранило и как его тащить на себе, такого толстого? Пришлось бы танк вызывать и на тросу его волоком.
– Ах ты, плут. Я вот щас тебе зараз… – и Мрыль погнался за мной, скручивая в руках веревку из ветоши и шутливо хлеща ею меня пониже спины. Мужики взахлеб хохотали. Володя тоже смеялся и напряженная обстановка стала потихоньку разряжаться.
Время было уже далеко заполночь. Володя спохватился, что я малолетка. Что в семнадцать лет перерабатывать мне нельзя и он несет за меня ответственность. Он заставил меня идти отсыпаться и разрешил на работу придти к девяти часам. Остальные все остались доводить трактор до ума. Уходить мне не хотелось. Но делать было нечего. Володя бригадир и его надо слушаться.
Попрощавшись с мужиками, я вышел на улицу.
Ночь. Небо, как сито, усыпано дырочками-звездами. Они светили своим тусклым огнем и завораживали чем-то необъяснимо вечным. Луна сегодня главенствовала над всем и, улыбаясь, освещала казахскую степь и село, и редкие деревца, серебря листву. Было тихо. Очень тихо и даже собаки не лаяли. Я шагал по направлению к дому, где жил Король со своей злой старухой Королевой и маленькой, несчастной внучкой Зосей.
Подходя к дому, я заметил, что в одном окне горит свет. Неужели меня ждут старики и не спят? Мне стало как-то неловко от этой мысли. Подойдя к окну поближе, я заглянул в него и остолбенел.
В комнате тускло горела лампочка, прикрытая маленьким абажурчиком. За столом сидела старуха и жгла свои черные свечи. Перед ней лежала какая-то книга, довольно старого и потрепанного вида. Старуха шевелила губами, о чем-то говоря, и вдруг ее распущенные волосы стали подниматься и вот они уже стали столбом. Потом они начали вращаться вокруг лампы. Старуха раскинула руки в стороны и начала увеличиваться в размерах. Она начала расти до потолка и вдруг резко повернулась и бросилась к окну. Лицо ее было искажено злобой. Всматриваясь в темноту, она повторяла страшным голосом: Кто здесь, кто здесь?
Я отпрянул от окна и побежал к входной двери. В голове билась одна мысль – все ли в порядке с Зосей?Глава 17
… Обойдя дом, я увидел, что входная дверь была открыта настежь, и в сенях горел свет. На лавочке возле дома сидел дед и, кряхтя и охая, тихонечко жаловался на судьбу. Меня в темноте видно не было,
– Ох-хо-хо-хо, и за что мне такая судьбинушка? Сколь я уже с этой старухой промучался! На улицу выйти, так от людей стыдно. Нет, зря я тогда не послушал капитана из комендатуры. Говорил он мне, что не пара эта ведьма советскому офицеру. Чем она мне тогда голову задурманила? Ведьма. Право слово – ведьма. Зоську изводит, мол, сатанинское отродье – со свету сживает.
Я стоял и боялся шелохнуться. Тут дверь внутренняя приоткрылась и высунулась бабка:
– Чого, стар ы й, не ложишься? Усе судьбу клянеш? Кабы не мягкотелость твоя, уже давно бы за границей жили. Сколь добра мои предки Масальские оставили! Хватило бы и правнукам на пячи лежать. Спужалси тогда в сорок чятьвертом бежать… вот погоди, вот погоди! Ну и што – погодили? Сиди тута таперича и кряхти, а я Зоську воспитаю и укажу ей, иде богатство припрятано… можа, и мяне на старости пригрееть.
Я шагнул из темноты и, как ни в чем не бывало, спросил:
– Че не спите?
– А, это ты, хлопчик? Что-то долго вы нынче работаете.
– Да мы, Ян Карлович, трактор ремонтировали. Мужички еще там, а меня отпустили домой.
– Ну, проходь, проходь. Проголодался, поди? Старуха, грей ужин.
Мы вошли в дом. Старуха, как ни в чем не бывало, хлопотала у плиты, пряча от меня лицо и отводя глаза в сторону.
– С Зосей все нормально? – спросил я у деда.
– А что ей будет? Спит без задних ног, – и дед вздохнул.
Быстро умывшись и перекусив, я ушел в свою комнату и лег спать. Но сразу уснуть мне не давали мысли о старухе. Я не понимал, что происходит. Поговорить о странностях, увиденных мной, с кем-нибудь, означало проложить себе прямой путь в психушку. Ведь не расскажешь никому. Тут меня осенило. Надо поговорить обо всем этом с дедом. Можно, конечно, и с Зосей, но она еще ребенок и как бы дров не наломать. И я решил, что утро вечера мудренее.Проснувшись в семь утра, я не мог ждать до девяти. Мне не терпелось узнать, как там дела с трактором. Я вскочил, умылся наскоро и, выпив залпом стакан чая, побежал в мастерскую. Там никого еще не было и везде висели замки. Я присел на ящик и, привалившись к стене, стал смотреть на солнышко закрытыми глазами. Оно грело мне лицо и от этого было приятно. Подьехала машина. Я открыл глаза. Это был Володя Ткач.
– Ну что в такую ранищу-то приперся? Спал бы себе. Я ж тебе разрешил до девяти…
– Да какое тут спать! Душа за страну болит. Пахать надо.
– Ну пошли, посмотрим. Пахарь… Я и сам, признаться, не видел. Ушел через час после тебя.
Володя открыл мастерскую и распахнул ворота. Трактор стоял как новый, сверкая свежей краской, бело-голубого цвета.
– Молодца-а-а, ай молодца-а-а! Даже и покрасить успели.
Володя, довольный, обошел трактор со всех сторон. Я пальцем везде потрогал краску. Она еще не совсем досохла. Володя смотрел на меня, улыбаясь:
– Досохнет. Часика через два дойдет. Ну ладно, дождись мужиков и навешивайте плуг. Потом покажу, где пахать.
И Володя пошел к машине, приговаривая: «Молодца. Не ожидал. Ну, молодца!»
Через полчасика подтянулись все участники ремонта и мы стали возиться с навеской плуга. Выехав на ровную бетонную площадку, я подрулил к плугу и через полчаса все было готово. Степаныч предложил это дело спрыснуть. Братья быстро накрыли стол на ящике. Мрыль пошел мыть стаканы. Только уселись, как на улице послышался рокот гусеничного трактора. Лязгая гусеницами, трактор встал рядом с моим и из него выскочил паренек моих лет. Он был невысокого роста, худощав. На голове кудрявились белокурые волосы. Иван Бровкин на целине, подумал, я глядя на парня. Похож, ну до чего похож!
– Привет честной кампании. Что празднуем? – с улыбкой спросил паренек.
– Да вот трактор починили. Ну тот, что у забора стоял. Давай с нами.
– Не-е-ет, мне еще допахивать надо ехать. А вы погодите выпивать. Вас всех в контору вызывают. Володя велел всем подъехать. А я нагнетатель маслом заполню и в поле.
Мужики оживились, недоумевая, зачем это всех вызывают. Парень все стоял и смотрел на меня. Наконец он подошел и, протягивая руку, представился:
– Иван. Даронгофф Иван.
Я в ответ пожал ему руку и, шутя, тоже делая упор на последнюю букву, произнес:
– Генка. Степанофф Генка.
Братья заржали, а я получил тычек в спину от Мрыля. Я огрызнулся.
– Ну ты, бегемот!
– Ну, вы слышали? Нет, я зараз убью этого клоуна и меня не посадят. Меня оправдають.
Иван весело засмеялся.
– Не скучно тут у вас. Ну, пойдем, дядька Степан, отпустишь мне масло.
Они ушли. А я для себя отметил, что Мрыля, оказывается, зовут Степаном. Как Бендеру, подумал я, и мне стало смешно. Потом Степан Мрыль завел свой мотоцикл и вся компания, оседлав эту чудо технику, покатила в контору.