Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
— Не только за лаврами, для этого мешки прихватывать не нужно, им трупы ободрать не терпится. Дай мне взглянуть!
Брату хмуро отозвался «Удатный», взяв у него подзорную трубу. Посмотрел в нее немного, сплюнул, прекрасно зная, почему киевские ратники на своих двоих в сечу побежали. Только не биться с монголами, куда пешему с конным тягаться, а поскорее мешки набить всем ценным. Уже погибло много воинов с двух сторон, явно с пару тысяч, вот и решили киевляне поживиться за их счет — мертвым вещицы уже незачем. Слава славой, а добыча добычей — ведь многие ради нее в поход пошли.
А тут явно победа — «мунгалы» бегут, уже далеко ушли, версты на две, за ними ретиво гоняться «молодшие» дружины, «черные клобуки» и несколько сотен пришедших в себя от пережитого страха половцев. Ведь приятно гнаться за струсившим врагом и рубить его спину
«Удатному» захотелось сплюнуть еще раз — от волнения в горле пересохло. Не понимали князья, что отступление монголов притворное, заманивают их подальше, чтобы коней «запалили» в лихой скачке. А потому ясно, что Субудай-багатур тот еще хитрован, пакостник зловредный, к такому спиной лучше не поворачиваться. И вспомнив о старике в лисьей шапке, князь перевел трубу в сторону притаившихся монголов. Однако предводителя уже не было видно, зато из-за гребня выхлестывала черной волной монгольская панцирная конница, доспехи были хорошо различимы — всадники чем-то напоминали русских дружинников, почти также вооружены и защищены. А вот бегущие степняки уже разворачивали коней, собираясь контратаковать — притворное бегство закончилось — хитрость удалась. Зато преследующие завоевателей русичи и половцы стали разворачивать коней и понеслись вскачь обратно, яростно нахлестывая коней — теперь только от резвости скакуна их жизнь зависела. Но едва половина уйдет — скачка много сил отняла, а уставшие кони на галоп не перейдут, как их не нахлестывай.
— Гонца… Поздно! Скоро сам увидит и сообразит старый дурень, что в западню залез. Эх-ма, увлеклись наши — скоро их догонят и сечь начнут. Тут конечно, меньше воинов, и латных из них едва половина, но тысяч шесть наберется. Да, сила большая, но и мы не лаптем щи хлебаем — подождем, не след нам всех своих гридней сейчас ворогу показывать. Иначе уйдут монголы, боя не примут. Хитры, бестии, лучше половцев в степи воюют. На, сам посмотри, брате, ладно как скачут — с таким врагом нам еще биться не приходилось. Наши «молодшие» с ними еще сравнятся, но даже «черные клобуки» пожиже будут, один на один лучше не сходится.
Старший брат отдал подзорную трубу, и Владимир Псковский окинул внимательным взором степь, где повсеместно шли яростные схватки. Зрелище протяженного «черного вала» из многих тысяч всадников завораживало, картина была устрашающей, на секунду показалось, что эта страшная война просто погребет под собой убегающих русичей и «клобуков», и все — несколько тысяч воинов навсегда будут потеряны — их перебьют стрелами и перерубят. Хитрости уже отброшены в сторону — монголы теперь сами пошли на прямую сшибку, надеясь одним мощным ударом раздавить объединенное войско русских князей, намного большее, но без единой «головы». Три Мстислава так и не смогли меж собой сговориться, хотя «Удатный» имел наибольший опыт в военном деле, и намного чаще побеждал, чем терпел поражения. Хотя хватило ума «старшим» князьям сговориться меж собой о помощи, а не сражаться наособицу. Вот и сейчас черниговские дружины не переступили Калку, дожидаясь возвращения киевлян — переходить через реку кованной ратью было дуростью «Старого», ведь договаривались гридней в самый важный момент. Сейчас лучше поберечь силы, и ударить в тот момент, когда монголы сами перейдут речку, омочив копыта коней.
— Успеют, наши, а вот половцев всех порубят, — спокойно произнес «Удатный», — кони у них слабые, на подножном корму сил немного — щипай только травку, а она не овес, не ячмень — сил не даст. И у монголов кони такие же — им на заводных нужно будет пересесть, только мы не дадим это сделать — а бросить своих батыров он не смогут. Так что сеча будет лютая, брате — равны мы в силах, токмо кони у нас свежие, а у них хорошо проскакавшие. Фу, успеют, вон до реки совсем немного осталось, а то перебьют напрасно жадных дурней с их глупым князем. Вот дал бог братца!
Владимир забрал подзорную трубу, окинул взглядом всю речку — на западный берег уже переходили расстроенные конные дружины, но уже собирались под выставленными стягами, всадники снова доставали луку — до самой речки было не больше двух-трех сотен шагов. И как только монголы на полном скаку расплещут волны (коням ведь по брюхо будет во многих местах, только на перекатах можно вскачь пройти), и потеряют скорость, на них обрушится град стрел. А затем и ударят черниговские, галицкие и волынские дружины, мощно
Вот только не всем киевлянам удрать довелось — несколько сотен совсем дурными оказались от жадности своей. Поначалу с набитыми мешками бежали, добычу старались сохранить, понадеявшись, что монголы не догонят. Но разве пешему от всадника можно убежать, когда мешок тяжелый на спине тащит. Жадность глаза застилала, а когда сообразили, что к чему будет, и стали поклажу бросать, уже поздно было. Да и за оружие хватились поздно, к тому же многие свои щиты побросали. Тут в ватаги сбиваться нужно, кольцо из щитов выстраивать, копья выдвинуть — но все поздно, монголы начали колоть и рубить беглецов, захлестнула их конная лава.
И те, кто на берег выбежал, кого водичка охладила — не бойцы они, дыхание себе запалили, сами загнанные. Видимо, это осознали воеводы в лагере — с холма стали спускаться копейщики с червлеными щитами, сотен двадцать, но так им полуверсту еще бежать, чтобы своих спасти. А монголы уже близко, очень близко, в трех перестрелах, а вот уже в двух — ходко их косматые коняшки идут, ходко. А вот и речка — визжащая орда заполонила воду Калки, и стала выплескиваться на противоположный берег, речушка ведь совсем узкая и такое ощущение, что от множества коней она из берегов вышла. Нет, действительно вышла, от многих сотен, да что там — тысяч всадников. И вот по этой массе стали стрелять из луков, пуская стрелу одну за другой, лишь бы побыстрее опустошить колчан, и не целясь. Да и зачем прицеливаться — в такой толпе сами стрелы себе жертву обязательно отыщут, тут попаданий будет намного больше чем промахов.
— Все, сеча пошла, киевляне первыми вступили, — усмехнулся «Удатный», немного злорадствуя. — Думал хитрец обмануть, но оказался простец. Теперь монголы в пешцах увязнут, да княжеская дружина ущерб перетерпит, но так сами за жадность свою поплатились. Сами мешки набивать кинулись, делиться не захотели. Ничего, наши «молодшие» должны выстоять, да черниговцы тоже уперлись — стойко стоят. Вот, сам посмотри!
Владимир Мстиславич принялся рассматривать поле битвы, а она пошла не на шутку — на киевлян обрушилась панцирная конница, но на помощь своему князю уже подбежали пешцы — началась жестокая сеча. И как бы не были хороши монгольские латники, но когда на одного всадника в строю приходится три четыре копейщика и мечника, то сражаться тяжело. И маневра нет — монголов было много, они шли волнами, а навстречу им пошли на сшибку русские, причем было видно, что на дальнем крыле появились княжеские стяги — князь Мстислав Романович повел на сшибку кованую рать. А та единым ударом, взяв в копья, опрокинула монголов в реку — устоять лучники не могли, не те у них кони, да и защиты нормальной нет — от меча халат с шубейкой никак от смерти не уберегу.
— Ты брате здесь стой и смотри, а я с зятем своим сейчас же по монголам ударим — всеми дружинами! Трубите сигнал! Пора мечам вражьей кровушки отведать! Давно пора!
«Удатному» подвели коня, и князь легко вскочил в седло, ему подали щит и копье, тут же окружили гридни, над головами полотнище со Спасом Нерукотворным. А из-за холма уже выезжали ровные шеренги дружин — галицкой, волынской, псковской и смоленской — всего двенадцать сотен кованой рати. Страшная сила сейчас под княжеской дланью, не всякий король даже сильной державы в Европе не мог собрать столько. Но не на южной Руси, где множество городов, а земля богата и обильна, славная своим черноземом. И теперь воинство устремилось на монголов, а первые шеренги гридней уже склоняли копья, подпираемые задними всадниками — так наращивался удар страшной силы, где люди и кони единое целое, прикрытые кольчужной «тканью», способной удержать стрелу на расстоянии…