Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Хасбанд Хермон и Джеймс Хантер знали о послании, когда уезжали из Речного потока? Я подумала, что они должны были знать. А майор, конечно, направляется в Нью-Берн, чтобы предложить свои услуги губернатору. Его ботинки были покрыты дорожной пылью, но рукоятка меча сияла на солнце.
— Проклятие, проклятие, черт побери, — снова произнесла я тихо, но с выражением. Майор МакДональд моргнул. Джейми поглядел на меня, и уголок его рта дернулся.
— Да, в общем, — сказал он. — Почти месяц. Достаточно времени, чтобы посеять ячмень.
КНИГА 2
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Война с регуляторами
Глава 56
«…И сразиться с ними, говоря, что у них достаточно мужчин, чтобы убить их, и мы можем убить их»
«Показания Уайстила Эйвери, Свидетеля.
Северная
Мекленбургский округ.
Уайстил Эйвери был допрошен и поведал, что в шестой день марта текущего года около девяти или десяти часов утра он, Свидетель, находился в доме некоего Хаджинса в нижнем конце Лонг-Айленда.
И он, Свидетель, видел там тридцать или сорок человек, которые называли себя регуляторами, и он был арестован и насильственно удерживался одним из них, назвавшимся Джеймсом МакКвистоном, и затем некто Джеймс Грэмс (или Граймс) сказал свидетелю следующее: „Вы теперь заключенный и не должны никуда ходить без охраны“, потом сразу же добавил: „Держитесь своих охранников, и вам не причинят вреда“.
Затем Свидетель под охраной двух мужчин был доставлен в лагерь регуляторов (как они его называли) приблизительно в миле от дома, где было множество этих людей, и еще многие прибыли через несколько часов, так что по оценке Свидетеля в целом их было около двухсот тридцати человек.
От регуляторов он, Свидетель, узнал имена пятерых командиров или вожаков (как то, Томас Хэмилтон, еще один Хэмилтон, Джеймс Хантер, Джошуа Тиг, некто Джиллеспи и вышупомянутый Джеймс Граймс (или Грэмс). Он, Свидетель, слышал, как многие люди, имена которых ему не известны, говорили оскорбительные слова в адрес Губернатора, судей Верховного суда, Ассамблеи и других чиновников. В это время вышеупомянутый Томас Хэмилтон стоял посреди толпы и произносил речь следующего характера и смысла (толпа с ним соглашалась и подтверждала правдивость сказанного).
„Какой толк от того, что Морис Мур — судья? Он не является судьей, он не назначался Королем. Ни он и ни Хендерсон, также. Они не могут вершить правосудие. Ассамблея приняла Акт против беспорядков, но люди разгневаны, как никогда. Мы будем вынуждены убить всех чиновников и законников, и мы убьем их. Будь я проклят, если они не будут казнены. Если бы они не издали этот Акт, мы оставили бы некоторых из них жить. Акт против беспорядков! Никогда подобного закона не было ни в Англии, ни в другой стране, кроме Франции. Они переняли его из Франции, и они ввели на свободной земле инквизицию“.
Многие говорили, что Губернатор поддерживает законников, а Ассамблея расквиталась с регуляторами, приняв законы о дополнительных сборах. Они посадили Хасбанда в тюрьму, чтобы он не стал свидетелем их жульнических слушаний, и чтобы Губернатор и Ассамблея могли принять законы, угодные мошенникам. Губернатор их покрывает, они творят что хотят, они назначают слабых безграмотных мировых судей в своих интересах.
Никаких законников не должно быть в провинции, они будут прокляты, если останутся. Фаннинг объявляется вне закона с двадцать второго марта, и каждый регулятор, встретивший его после указанной даты, убьет его. Некоторые говорили, что не станут ждать этой даты и хотели бы встретиться с ним, и клялись убить его, если найдут в Солсбери. Некоторые хотели найти в Солсбери судью Мура, чтобы выпороть его, а некоторые — чтобы убить. Некий Роберт Томсон сказал, что Морис Мур — клятвопреступник и обзывал его ругательными словами, такими как мошенник, жулик, подлец, мерзавец и т. д.; другие с этим соглашались.
Когда пришла новость, что капитан Рутерфорд во главе своего отряда марширует по улицам Солсбери, Свидетель слышал, как некоторые из них убеждали других отправиться в Солсбери со всеми силами, присутствующими здесь, и сразиться с ними, говоря, что у них достаточно мужчин, чтобы убить их, и мы можем убить их. Мы научим их, как выступать против нас.
Дано под присягой и записано 8 дня марта 1771 года с моих слов
(подписано) Уайстил Эйвери
(засвидетельствовано) Уильям Харрис, мировой судья»
«Уильям Трайон генералу Томасу Гейджу,
Северная Каролина,
Нью-Берн,19 марта 1771.
Сэр,
Вчера на Королевском совете при Губернаторе данной провинции было решено собрать армию из милицейских полков и отрядов с тем, чтобы провести экспедицию в поселения повстанцев, которые своим неповиновением закону и своими выступлениями бросили вызов Правительству.
Поскольку в округе мало оружия, я должен просить Вашей помощи в обеспечении моих военных сил всем необходимым в соответствии с армейским артикулом (пушки, ружья, знамена, барабаны и т. д.)
Я намереваюсь начать марш из этого города после двадцатого марта и собирать милицию по мере моего продвижения по округам. Мой план состоит в том, чтобы собрать армию в полторы тысячи мужчин, однако учитывая настроения в Правительстве, эта цифра может быть значительно увеличена.
С большим
Ваш покорнейший слуга,
Уильям Трайон»
Глава 57
Теперь я уложу себя спать… [163]
Фрейзерс-Ридж
15 апреля 1771 г.
Роджер лежал в постели, прислушиваясь к писку случайного комара, проникшего в хижину через край промасленной кожи, натянутой на окно. Кроватка Джемми была накрыта марлевой сеткой, но у него и Брианны такой защиты не было. Если бы это проклятое насекомое село на него, он смог бы его прихлопнуть, но комар неустанно кружил где-то верху, иногда спускаясь, чтобы пропеть ему в ухо свое высокое «нииии», и снова исчезал в темноте.
163
Детская молитва перед сном, Англия, 18 век.
Он должен был чувствовать себя страшно усталым после нескольких дней сумасшедшей деятельности, чтобы уснуть под вой тучи москитов. Два дня безостановочной поездки по горным хребтам и долинам в близлежащие поселения с распоряжением о сборе. Весенняя посевная, завершенная в рекордно короткие сроки; все мужчины с рассвета до темноты работали в поле. Но его тело все еще было заряжено адреналином, и быстрые импульсы выстреливали в его мозгу и мускулах, словно ему внутривенно ввели кофе.
Сегодня он целый день помогал готовить усадьбу к их отъезду, и отдельные фрагменты хозяйственных работ стояли перед его глазами, стоило ему только прикрыть веки. Ремонт забора, перевозка сена, срочная поездка на мельницу за мешками с мукой, которой будет питаться отряд на марше. Ремонт расколотого обода фургонного колеса, сшивание порванных постромков, помощь в поимке белой свиньи, сбежавшей из загона, рубка дров и, наконец, интенсивный час копания грядок перед ужином, чтобы Клэр до отъезда могла посадить ямс и арахис.
Несмотря на спешность и значительные усилия, рытье земли в сумерках показалось ему долгожданным отдыхом от организованного безумия дня, и даже теперь при мысли об этом он почувствовал облегчение и надежду на то, что сможет успокоиться и уснуть.
Был апрель, теплый не по сезону, и огород Клэр буйно шел в рост: зеленые отростки, раскрывшиеся листочки и маленькие сверкающие цветы, лоза, карабкающаяся по палисаднику и раскрывающиеся белые трубочки цветов над его головой.
Запахи растений и свежей земли поднимались вокруг него, прохладные, как воздух, сильные, как фимиам. Мотыльки прилетали из леса к белым раструбам цветов, мелькая, словно белые, серые и черные тени. Налетели также тучи мошек и москитов, притянутые запахом его пота, а за ними истребители москитов — стрекозы, темные и беспощадные с узкими крыльями, ворвавшиеся в облако мошек с шумом и треском, как футбольные хулиганы.
Он потрогал длинными пальцами стопы одеяло и вспомнил твердый край лопаты под ногой и чувство удовлетворения, когда лезвие входило в землю, перерезая в ней корни, выворачивая влажно поблескивающую землю с белыми корневищами растений и случайным блеском дождевых червей, отчаянно стремящихся зарыться обратно в почву.
Гигантская бабочка, кекропия, пролетела над его головой, притянутая ароматами растений. Ее бледно-коричневые крылья размером с его ладонь, украшенные павлиньими глазками, выглядели неземными в их беззвучной красоте.
Кто возделывает сад, тот в согласии с Богом. Так было написано по краю солнечных часов в саду пастора в Инверннессе, где он вырос. Ироничная надпись, потому что у священника не было ни времени, ни таланта к возделыванию сада, и он представлял собой джунгли некошеной травы, а старые розовые кусты, за которыми никто не ухаживал, разрослись повсюду и превратились в длинные прутья. Он улыбнулся и пожелал про себя доброй ночи тени пастора.
«Доброй ночи, отец. Да благословит тебя, Бог».
Прошло много времени с тех пор, как он утратил привычку желать перед сном доброй ночи своим родным и знакомым — детская молитва, которая заканчивалась обычным списком: «Бог да благословит бабушку и дедушку Гая на небесах, и моего лучшего друга Питера, и собаку Лилиан, и кота бакалейщика…»
Он годами не делал этого, но сейчас память о порождаемом этим ритуалом умиротворении подвигла его создать новый список. «Лучше, чем считать овец», — решил он. Умиротворения он жаждал больше, чем сна.
«Доброй ночи, миссис Грэхем, — подумал он и улыбнулся, вызвав в памяти краткое, но яркое изображение престарелой домоправительницы священника, которая, обмакнув пальцы в воду, брызгает капельки на раскаленную сковородку, проверяя будут ли они плясать. — Господи, благослови».
Преподобный пастор, миссис Грэхем, ее внучка Фиона и муж Фионы, Эрни… его родители, хотя это была лишь формальная дань двум безликим фигурам. Клэр в большом доме, и — после небольшого колебания — Джейми. Потом его собственная маленькая семья. Его сердце потеплело при мысли о них.