Огола и Оголива
Шрифт:
–Да нет, что вы!– пугаюсь я.
–Что же семья с тобой делает! Мальчик, чтобы общаться, а ты сразу думаешь, что с ним делать невесть что! Вот и друзей у тебя нет… А годы уходят, их не вернуть. Мне жаль тебя.
И зачем я сюда пришла? Но здесь всё же чуть лучше, чем с пьяным, орущим отчимом.
Глава шестая.
Собрались три чертовки.
Сошлись чертовки на перекрёстке,
На
Сошлись к полночи, и месяц жёсткий
Висел вверху, кривя свой рог.
Зинаида Гиппиус, «Мудрость»,1908.
На следующий день дали отопление. Я в своей тоске по нормальной жизни дошла до того, что утром пошла на станцию, где до одиннадцати прождала Татьяну Ивановну. Я была уверена, что она сегодня поедет на Кропоткинскую и возьмёт меня с собой. Вдруг в толпе мелькнул её кирпичный плащ, я кинулась туда, но это оказалась не она. И я проводила глазами поезд на 10.32, и ушла. В холоде горели жёлтые факелы деревьев.
Как же хорошо, что Татьяна Ивановна не пришла! Какой же дурой я тогда была!
Ближе к вечеру я пришла к Захаровой узнать насчёт работы, ведь прошла уже неделя. Отчим пришёл рано, был трезв, но спал. Если кто-то был дома, то мне приходилось отпрашиваться.
В штабе была какая-то противная бабёнка в очках и с хорошей завивкой, ровесница Захаровой; её звали Галя Кобзарь, она работала в администрации, и Татьяна Ивановна годилась ей в «страшные подруги». На Кобзарь была чёрная коротенькая юбочка, дешёвые чёрные чулки и осенние туфли, когда как все уже давно влезли в сапоги, а на Захаровой– объёмный серый пиджак, который она сама же себе и сшила; рукав распоролся по шву, и она его штопала.
Эта Кобзарь не поздоровалась, как будто я была вещью; домашнему животному и то уделяют больше внимания, – «ах, какой у вас пёсик, какая киска, как их зовут?!» В своём дневнике я назвала её «звонкоголосой сучкой». Эта Кобзарь была истеричная, неадекватная, совершенно не могла говорить спокойно, только подобострастно взвизгивала, а точнее, поскуливала, как преданная сучка:
–Тань! Твой сын!!! Всё будет так, как скажет Леонид Андреевич! – это был наш мэр.– Он же у тебя– юрист!!! А там нужны юристы! Напишем в листовке: «Дорогу молодым!!!»
–Да, – важно сказала Захарова,– Мишкина побыла один срок, и хватит! На пенсию пора.
–Тань, а на вас ничего нельзя накопать?
–У меня квартира трёхкомнатная пополам со свекровью, а так всё чисто. Я что, Галька, говорю? Либо не рожай детей, либо обеспечь их жильём. Вон бабки в газете жалуются, что дети их из квартиры выгоняют. Так они сами виноваты, что не обеспечили их жильём! А у меня есть трёхкомнатная квартира, и я её потом разменяю! Дети и родители должны жить отдельно! А
–Тань, поешь яблочка.
–Я их не люблю.
–Тань, а почему здесь нет телефона?
–На меня зол начальник УЭС, потому что я свой домашний телефон установила через прокуратуру! Я, Галька, ничего не боюсь! А здесь за телефон десять миллионов запросили!
А в наше время Узел связи предлагает установку бесплатно, и никто не берёт!
Кобзарь ушла в ванную, долго там возилась, а потом, не стесняясь меня, спросила:
–Тань, а у тебя нет ваты или тряпки? А то я прокладки забыла.
Да она и при мужике такое бы сказала!
Но всё на свете проходит, и наконец-то Кобзарь убралась восвояси. Её я, слава Богу, больше не видела никогда в жизни. После я узнала, что почти четверть века Кобзарь возглавляла «комитет одиноких матерей», что очень симптоматично. А когда интернет стал глобальным всепроникающим монстром, выдающим обо всех персонах информацию, я нашла Галину Николаевну в «чёрном списке нянь» с клеймом-формулировкой: «Ушла с заказа, оставила ребёнка, неадекватна».
Татьяна Ивановна насчёт моего трудоустройства сказала:
–Я там ещё не была. Слушай, о чём же твоя мать думает?
Когда мне было четырнадцать, мне пришлось нелегко. Для своей матери я стала чемоданом без ручки, который тяжело нести, а выбросить нельзя. Мама слышала звон, но не знала, где он, считая, что меня выгонят из школы сразу после девятого класса, она всё время кричала:
–Вот выкинут тебя, а ты у нас, значит, будешь книжки читать, музыку слушать, а я буду на тебя работать?!
Но сейчас я с её позволения вела тот самый образ жизни, который она мне предсказывала!
Почему-то агрессивные, жестокие люди одновременно очень заискивающие. В свои «светлые минуты» мама тихо причитала, успокаивая себя и меня:
–Может быть, у нас рядом что-то откроют! А может, ты замуж выйдешь, и муж будет тебя содержать! Главное, окончить школу, с одиннадцатью классами на работу берут!
Ничего не попишешь, моя семья была отсталой. В 90-е годы было веяние– все должны быть с высшим образованием, с любым. И моя школа отстала от жизни, делая акцент на точных науках, хотя инженеры уже были никому не нужны. Если только программисты…
Но все собирались штурмовать по-прежнему престижные, но никому не нужные вузы. Мама говорила мечтательно:
–Вот договорились бы вы все учиться в одном месте, и ездили бы туда вместе!
Но я не говорила ей, что на самом-то деле почти все пошли в Институт леса в Подлипках. Как она себе такое вообще представляла, ходить парами, как в детском саду?
Летом мама прочитала в «Комсомолке», что в МИФИ приглашаются студенты на платное дистанционное обучение. И мама стала меня агитировать: