Огола и Оголива
Шрифт:
На новом диване какая-то новая женщина, холёная, в каре мягких светлых волос, в красненьком костюмчике. Это – Саша, Александра из Ивантеевки, самая близкая подруга Оголы по собранию. И меня усаживают в серёдку: Огола – справа, Саша – слева. Какая-то технология НЛП?
–Ах, Аллочка, ты сегодня в юбочке пришла! – умиляется Огола, но рано. На мне просто широченная блузка моды прошлого года, коричневая, с крупным белым рисунком, похожая на короткое платье.
А юбку я принесла с собой, я носила её дома. В какие-то давно ушедшие года это было страшно модно,– индийские
–Алла посещает собрания? – осведомляется блондинка.
–Ещё нет, – говорит Огола.
«И посещать не собирается, – добавляю я мысленно. – А что это, интересно, такое?
–А родители твои! – восклицает Саша. – Будут конфликты из-за того, что мы – читаем!
–Да никто не знает! – раздражённо отмахиваюсь я.
Я только что пришла, а мне уже до смерти надоел этот разговор.
–Будут конфликты…– всё причитает Александра.– Есть ли тебе восемнадцать лет?
–Будет в ноябре,– отвечает Огола.
–Да,– Света расположилась в кресле у окна,– как говорится, человеку после восемнадцати лет уже никто не может указывать.
Но только не в моём случае. Я– бесправная рабыня. А мама, похоже, нарочно всё делает, чтобы у меня не было никаких связей с обществом, ничего своего.
–И, как сказано! – гремит Огола.– «Беззаконные будут истреблены с земли, а вероломные – искоренены из неё!» Когда родители не познают истины, то у человека нет шансов получить вечную жизнь! Вот, пожалуйста! – и она с гневом указала на меня перевёрнутой ладонью.
–А у ребёнка? – перебивает Света.
–Светочка, Злата твоя – деревце тоненькое, неокрепшее, она хоть как-то за тебя держится. А ты,– кричит мне Огола, – ты не виновата! Мы не живём под Моисеевым законом, и сейчас каждый отвечает только за себя! Ты не виновата, что они у тебя не познают истины, и тем самым подписали себе смертный приговор! А перед Иеговой за человека до восемнадцати лет отвечают его родители!
А вот в Англии и США совершеннолетие совсем позднее – в двадцать один год. А там как, а, Огола?
–Конечно, надо, – замечает Света, – чтобы и родители были в Господе.
–Алла, тебе просто больше надо просить у Иеговы! И он даст даром, ведь он– наш отец! Что ему нужно от нас? Да ничего! Света, тебе разве что-то нужно от Златы твоей? Да ничего! А после Армагеддона уже никто не будет звать мать матерью!
–Не будут называть мать матерью?! – поражается Света. – Да как же так!
Было видно, что это её задело.
–Светочка, мы все будем братьями и сёстрами, и звать друг друга по именам! Иегова даст всем нам новые имена! А родители наши – лишь проводники и няньки! Жизнь человеку даёт только Бог, а мать твоя – она просто половую потребность выполняла! И отцом-то никого называть нельзя, у нас один отец – Иегова. Титулы всё эти… Светочка, как там у тебя Злата? А ну давай её по Жёлтой книге6.
–Злата,– показывает на картинку Александра, – скажи нам,
–Принцесса, – хитро улыбаясь и склонив золотую головку на бок, отвечает девочка.
–А что она делает?
–Спасает малыша. Моисея.
Лучше бы русской истории с четырёх лет учили, а не еврейской! Рассказывали про Александра Невского, Дмитрия Донского, князя Владимира…
–Какая ты умница! Шура, возьми молитву.
Молитва– не нота.
–Иегова, прощай нам прегрешения наши, ибо знаешь ты: мы– несовершенны…
Обманчивое расслабление…всё так легко. Мы– несовершенны, вот и не приставай к нам! Всё скоро кончится!
–У Иеговы к нам – холодная любовь, – просвещает Александра.
–Довольно необычное сочетание,– задумчиво говорит Света. – Чтобы любовь, но холодная…
–Вечной жизни не достоин никто!– вскрикивает Огола. – Это– дар!
–Знаешь ли ты четыре вида любви?– таинственно шепчет Александра.
Я знала шесть «цветов любви»,– агапэ, эрос, людус, прагма, сторге, мания,– но сочла за лучшее промолчать.
–Агапэ, эрос, сторге, филие, – задумчиво играя очками в алой оправе, сказала Александра. – Агапэ – любовь Иеговы к нам. Филие – любовь к родителям. А сторге мы не разбирали…
–Да, Аллочка, – подхватывает Огола, – ты можешь это запомнить или записать. Много ценного рассказывается на наших конгрессах, – весенних, летних и осенних, – и ты, Аллочка, можешь быть на такой конгресс приглашена.
Все достали ручки, что-то пишут.
–Как же важно называть по имени! – волнуется Огола. – Господь – это господин, бог – власть, вон, сколько их, богов,– Николай, Мария! А тут – И-е-го-ва! Именем Иеговы нужно было клясться! А ведь как приятно, когда знают твоё имя! И когда мы к врачу идём, то всегда стараемся узнать, как обратиться,– Марь-Иванна! А попы имя Бога скрывают. Вот я, я – что? Да, я попа ненавижу за то, что он делает, как он грешит, но если поп будет слушать МЕНЯ! Я же не человека ненавижу, а его грех!
–Да,– эхом отзывается Александра,– ненавидеть надо грех в человеке.
–Ладан-то у них в церкви с наркотиками горит!
–Да-а?
–Потому там и душно так.
–Люди, которые крестик носят, они просто ничего не знают!– волнуется Света.
–Аллочка, мы никого не имеем права славить. Мы можем человека любить, уважать, но славить– только Иегову. А то раньше: слава, хе-хе, КПСС! После Армагеддона все перейдём на веадар, библейский лунный календарь,– забудем календарь наш языческий!
Света в прошлый раз выпросила у наставницы этот веадар, чтобы перерисовать и жить по нему. А сама Огола отксерила его из «Сторожевой башни». Тогда ещё сделать копию было дорого и трудно.
–Мы всегда удивляемся: почему это негодяй живёт долго? Да потому что Иегова говорит ему: поживи-ка ты здесь!
–Теперь я понимаю!– с благодарностью говорит Света.– У нас с мужем умер один хороший друг. И теперь я понимаю, что так для него– лучше.
–… или женщина, – продолжает Огола, – как она радовалась: «Я родила мальчика!» А он под забором пьяный валяется! А как она радовалась!