Огола и Оголива
Шрифт:
–А вы не знаете, как мне до Щёлкова доехать? – не отставала я.
Эта полная, небольшого роста аборигенка была сейчас для меня просто маяком в густом тумане, единственной надеждой.
–А что это такое?– страшно удивившись, пробасила женщина.
–Ну, город такой…– смущённо призналась я.
–Никогда не слышала. Это в Москве, Щёлковское шоссе?
–А это что за город? – спросила я, чтобы хоть как-то сориентироваться в пространстве-времени.
–Да разве это город! – презрительно молвила женщина.– Город– это Москва. А у нас так,
И тут мимо нас, не сбавляя скорости, прогрохотала зелёная электричка! Я так надеялась сесть на неё и вернуться обратно в Москву, но не тут-то было! Она в Заветах Ильича не остановилась!
Для меня это был шок, лишний раз подтвердивший, что я попала, словно в фантастическом романе, в какой-то параллельный мир! И я впала в страшную панику, и решила: раз поезда здесь не останавливаются, пойду назад пешком!
Я спустилась с платформы и обречённо, но решительно, зашагала вдоль путей по камушкам. После я назвала в своём дневнике свой незапланированный марш-бросок via dolorosa – «скорбный путь». Кощунственно, конечно, ведь всё же это – о крёстном пути Христа.
Было где-то полвторого дня. Я немного успокоилась и рассудила, что ехала сюда от вокзала час, значит, не могла оказаться чересчур далеко. Я шла, молилась, обещая Господу, что «если выберусь отсюда, то поставлю в церкви свечку». Пришла беда, громовую свечу сулят, всё обошлось– грошовой не дождёшься.
Я о многом передумала, идя в тонкой подошве по острым камням железнодорожной насыпи. Я вспоминала Оголу, Свету, Татьяну Ивановну, и все они казались мне такими далёкими и недоступными!
А это были шикарные, красивейшие, прекраснейшие места! На той стороне– несколько невысоких, ещё зелёных бугорков. И золото, золото листвы! А мимо меня промчалась в сторону Москвы ещё одна электричка, показавшаяся такой же мёртвой, как и та, не остановившаяся на станции.
А рельсов стало больше, вот на запасном пути – коричневый товарный поезд. Я обогнула его длинное сочленённое тело и… увидела небольшой, как мне показалось, полустаночек и… людей на нём! А для меня это было в тот момент то же самое, что Робинзону Крузо найти Пятницу! А тут– целая неделя! Или– Двенадцать месяцев, как в моей любимой сказке!
И я деловито крикнула им:
–Это какая станция?
И все повернулись ко мне:
–Пушкино, – ответил молодой рыжевато-русый мужчина с усиками.
Это было легче,– про город Пушкино я слышала, Татьяна Ивановна постоянно моталась туда по партийным делам.
–А дальше что? – всё собирала я по кусочкам мозаику.
–Мамонтовка.
Это было ещё проще, там весь десятый класс проучилась в частной платной школе моя подруга Наташа Барсукова!
–А как до Воронка доехать? – спросила я, уже ни на что не рассчитывая.
–От Мытищ,– спокойно, как о вещи самой обыденной, ответил усач.– Ты иди сюда, что ты там-то стоишь? Вон там ход есть.
И действительно, сбоку была пристроена неудобная железная лесенка.
И я взошла на платформу, как, наверное, Афродита из пены на
На мне была кожаная куртка, которую я носила уже четвёртый год, единственные широченные брюки трапецией и красивые полусапожки с чёрным искусственным мехом на высоких квадратных каблуках. Они были ровесницами куртке, их купила мне бабушка, а мама, помнится, спросила: «Ал, а ты как учишься-то? А то мы такие вещи тебе покупаем…» Не самая удачная обувь для хождения по железнодорожной насыпи. Шея туго обвязана старым коричневым платком. И опять навеяло:
Стою на полустаночке
В цветастом полушалочке,
А мимо пролетают поезда.
А рельсы-то, как водится,
У горизонта сходятся…
Мне запомнилось, что на «полустанке» было шесть человек, – четверо молодых мужчин, старый, очень противный, испитой дед и одна женщина, потерявшая облик: пропитая, прокуренная, страшная. Возможно, их было и больше, просто я перечислила тех, кого запомнила. Все они курили: усач, в приличной кожаной куртке, мой путеводитель, сидел на корточках, а их единственная «дама» со стрижкой «сэссон», в тренировочных штанах, в точно такой же мужской позе. От них шла агрессия, и я боялась их. Но кто ещё укажет мне дорогу домой?
–Мытищи, а там на Монино, Фрязево, Щёлково,– вновь сказал усатый.– Фря-зе-во. Там спросишь.
–Я с мамой поругалась и уехала,– сказала я, хотя едва их это сильно волновало.– Она меня в субботу в Москву не пустила. Так что родителей надо слушаться.
–А я когда перестал слушаться?– с издёвкой спросил усач своих друзей.– С пяти лет.
–Во, тут с родителями ругаются,– сказал тёмноволосый мужчина в старом спортивном костюме,– а тут не знаешь, куда ехать: то ли в Москву, то ли в Клязьму!
Ещё одно «инопланетное» название! Клязьма– это же наша щёлковская река!
–Во сколько ты уехала-то? – всё так же с издёвкой спросил усач.
–В 10.32.
–Что ж ты так с родителями поругалась?
Я не стала говорить, что мы почти каждый день ругались очень страшно, только я никуда не ездила, варясь в нашем жутком котле скандалов.
И все они от скуки страшно озаботились моей дальнейшей судьбой, обсуждая мои дальнейшие перспективы.
–До Мытищ она за двадцать минут доедет,– сказала всем женщина.
–А ты на автобусе. На сороковом,– уже по-братски посоветовал усатый.
–Да у меня денег нет…– стыдливо призналась я. У меня остались две синенькие сотки.
А я и не знала, что сороковой автобус ходит так далеко! Мы с Викой однажды ездили на нём в Ивантеевку.
–Нельзя от мамы уезжать без денег,– глумился противный дед,– длинный, нескладный.
–Да я что, знала, что ли?
Здесь все любили собак.
–Лайка – она с хвостом колечком? – оживлённо спросила женщина.
–Ему самому жрать нечего, а он ещё трёх собак держит!– с уважением сказал про кого-то усатый.