Огола и Оголива

Шорина Ольга

–Светочка, ну как тебе быть крещёной? Помню, как брат нас придержит, чтобы мы не захлебнулись…

–А как мне сказали! – восторгается Света. – «Сейчас ты чиста от всех своих грехов!» Мне было так странно…

–Крестим только взрослых, которые осознают! Детей мы не крестим!

Мне ужасно неприятно всё это слышать, и поэтому я перевожу разговор на другую тему: в день рождения у меня стали резаться все зубы мудрости.

–Мне этот зуб до того резал щёку…– вспоминает Огола.

–А я решила десну разрезать,– говорит Светлана.– Думала, мне легче будет, а стало так больно…

–Тётя

Рай, а где ты живёшь? – таинственно спросила Злата.

–Ой, да близко, близко, Златочка, – ну что тут доехать!

Я осталась очень довольна сегодняшней встречей: Света вела себя, как старшая сестра, Огола – как добрая тётушка. Но когда мы вышли, она пошла на остановку, а я всё так же сделала вид, будто иду на улицу Советскую.

–Аллочка, у тебя там подружки? – спросила Огола.

–Да.

Но я там никого не знала. На Свирской жила моя одноклассница Таня Воронина, но мы не общались.

***

За неделю Огола сильно поседела, я её и не узнала.

–Смотри сюда! – крикнула она, не поздоровавшись. – Это – перевод архимандрита Макария!⁸ Здесь имя Иеговы упоминается 3500 раз! Архимандрит – это значит, самый главный,– с поразительным уважением произносит Любезная, она, призывающая чуть ли не к расстрелу священнослужителей.

Я же пользовалась Синодальным переводом, который доверила мне Светлана. Я и не знала, что эту Библию обокрал Мартин Лютер,– в Ветхом Завете не хватало одиннадцати книг. Я всегда читала аннотации, предисловия, послесловия, комментарии, и Вика от меня научилась, но не обратила внимания, что Светина Библия «издана для российских протестантов». Я ещё не знала, что Мартин Лютер замахивался и на Новый Завет, на послание святого апостола Иакова, и что лютеранская Библия – тоже другая: в ней неканонические книги помещены в самом конце Ветхого Завета.

–А Синодальный перевод всё равно лучше, – признаётся вдруг Огола. – Он – красивее, и легче запоминается: «Иегова говорит» или «говорит Иегова»,– есть же разница! И в этой Библии я ничего сразу найти не могу,– свою-то я наизусть знаю!

Мне тоже тот текст показался довольно топорным.

–Вот так-то, так и надо,– продолжает Огола, – Иегова, единый Бог! А-то богов– то, хе-хе, вон их сколько! Рок-звёзды там всякие! Этот, как его, Джейсон?

–Майкл Джексон? – догадывается нарядная Светлана. – А вы забыли, сколько долларов он нам перечислил?– сладко пропела она.

–Но ведь он же сейчас отошёл от истины! – не сдаётся Огола.– На собрания у себя в Америке не ходит!

–А вот я хочу спросить у вас,– по своему обыкновению длинно начала Светлана, – она, как и я, никогда и никак не обращалась к Оголе, – как мне быть с мужем? Он так ругается, когда я берусь за Библию! И когда он дома, а мне нужно идти проповедовать, я боюсь ему об этом сказать. Раньше-то он меня всегда гулять отправлял, чтобы я дома не сидела, мол, «иди к подружкам», а сейчас…

–Светочка, сатана тебе через мужа мешает нести Слово Божие!

–Свет,– сказала я,– мужчина всегда хочет показать свою власть в семье, по поводу и без. Когда мне было двенадцать, и я вечером вязала, отчим устроил страшный скандал и в знак

протеста ушёл из дома!

–А может быть, ему просто нужен был повод, чтоб уйти, – ехидно сказала она.

–Нет, не было нужно,– заверила я её.

–Да, я помню,– задумалась она,– как я читала в постели, а отец мне как-то грубо об этом сказал, хоть я ему и не мешала.

Я не настолько доверяла Свете, а уж тем более Оголе, чтобы выливать для их пересудов всю грязь, бурлящую в моей так называемой «семье». Я никому и никогда не говорила о том, что у меня творилось, это было табуировано. Но сейчас, когда их уже нет, я снимаю гриф «Совершенно секретно!», чтобы показать ту эпоху.

В феврале 1992 года ещё одна моя подруга, Наташа Лютова, попросила меня связать салфетку для своей тёти, дала клубок серой шерсти. Лет в десять я сама выучилась вязать крючком по книжке, а точнее, освоив несколько приёмов из двадцати пяти. Мне всегда хотелось создать что-нибудь значительное, какую-нибудь красоту из той волшебной литовской книжки, но у меня ничего не получалось! А ещё я научилась лицевым и изнаночным петлям, и всё время пыталась связать на спицах шарф, чтобы можно было его носить, но он у меня всё время расширялся, превращаясь в трапецию! Отчим всё издевался:

–Всё она вяжет, и ничего в доме связанного нет! Всё она шьёт, и ничего дома сшитого нет!

Со мною никто не хотел заниматься. Мама любила вышивать крестиком, а бабушка умела вязать на спицах шерстяные носки и варежки. Она готовилась неизвестно когда заняться рукоделием и набирала книг; у неё была вязальная машинка, но так и валялась без дела, крючки всех калибров, круговые спицы для вязки свитеров.

А шитьё я ненавидела, это был ад! Но когда в последней четверти началось вязание, меня ждал успех! Я вязала из толстой фиолетовой пряжи какую-то ерунду, и получала пятёрку за пятёркой!

Кажется, я хотела связать крючком шапочку для куклы, хотя в куклы никогда не играла, а получилась у меня салфетка. Цепочку из десяти воздушных петель я соединяла в колечко, полустолбик, столбик с накидом, и получалась плетёнка с плотной серединкой и волнистыми краями. Но это вязаное изделие имело успех, мне все его заказывали и платили по пятнадцать копеек! Но ещё было советское время, и я не нуждалась; мне эти заработки были не нужны, и я не считала их «первыми заработанными деньгами». Надо же, в десять лет у меня появилась бизнес-жилка, тяга к предпринимательству,– продажа изделий, созданных своими руками! Но она растворилась, затёрлась!

Салфеток, конечно, из шерстяной пряжи никто не вяжет, но нам этого никто не объяснил. А мы с родителями жили тогда в одной комнате. Отчим устроил скандал, чтобы я прекратила вязать, что уже пора спать. Уйти рукодельничать на кухню я права не имела. И тогда он, по обыкновению обозвав меня «сучкой», ушёл из дома.

Мама устроила мне дополнительный скандал, заявив, что я издеваюсь над её мужем. Она сказала:

–Я всё жалею тебя, сиротку!

Вот это был удар ниже пояса! Да лучше мне было быть, как всегда, «сукой, курвой, падлой», чем «сироткой»! Да я что, Золушка, Козетта?! Да, у меня никогда не было отца, он меня бросил, и все считали меня в…ком!