Огонь и сталь
Шрифт:
***
Синяк он все же заработал – Ларасс так двинула ему кулаком в плечо, что он разнюнился, и воровке пришлось поить его лечебным снадобьем. Притворялся, конечно, засранец. Каджитка вильнула хвостом и чуть слышно кашлянула. Векел вздрогнул, круто обернувшись, едва не выронив метлу. Завидев гильдмастера, он хмуро сплюнул сквозь зубы.
– Что, неужто трудно прогуляться до Крысиной норы и выкинуть мусор там? Или твоему эстетическому вкусу соответствует дерьмо, болтающееся перед носом?
– Да ну тебя, - раздраженно проворчал повар, потрясая метлой, -
– В плавающем мусоре? Ты прав, совсем не разбираюсь, - хихикнула Дхан’ларасс, и уши ее нервно дернулись на тихую возню у порога «Буйной фляги». Какой-то тип упорно пытался протиснуться мимо Могильщика, который вот-вот был готов сорваться.
– Я в последний раз повторяю тебе, кошак, проваливай! – рявкнул он, замахиваясь, но каджит ловко проскочил мимо него и приложил сапогом по заду вышибалы. Могильщик покачнулся, но не упал. Он медленно повернулся, и лицо имперца радовало взгляд ярким багрянцем.
– Да я из тебя коврик сделаю, блохастый! – взревел Могильщик, выхватывая меч. Карджо сомкнул пальцы в латной перчатке на рукояти своего клинка.
– Не стоило обнажать сталь против каджита, - прорычал караванщик. От первого рубящего удара он уклонился, второй рассыпался искрами, хищный звон стали прокатился над равнодушными волнами канала, по которым блуждал яблочный огрызок. Разъяренный сопротивлением, Могильщик ринулся вперед, его клинок со свистом рассек воздух… и пивная кружка с размаху угодила ему в лоб. Имперец неуклюже взмахнул руками, сведя глаза в кучу, и с проклятиями полетев смрадные воды. Взорвавшись тучей брызг, водная гладь разомкнулась, принимая мужчину в свои объятия.
– Какого… даэдра, мать вашу?! – вопил вышибала, отплевываясь и барахтаясь в воде.
– Да я… да мне…
– Уймись, - холодно обронила Ларасс, пронзая напряженного Карджо надменным взглядом, - не хватало мне еще тут пол кровью заливать!
– Шеф! – в волосах Могильщика, спутанных и мокрых, запуталась полусгнившая луковая кожура.
– Ну так это… кошара поганая прет напролом. Я ему говорю, мол, нельзя, а ему хоть бы хны!
– С кошарой я сама разберусь, - промолвила каджитка холодно, хотя сердце тревожно забилось. Что Карджо надо? Она больше года не видела его, да и караванщик не рвался в бывшей любовнице. Что, он ударился головой об алтарь Мары и резко вспомнил о любви и всепрощении?! Льдисто-голубые глаза сутай-рат впились в чуть виноватое лицо каджита. Воровка скрестила руки на груди. Звенящую тишину, повисшую меж сутай-рат, нарушали угрюмое фырканье Могильщика, плеск воды и тихое насвистывание Векела.
Не произнося ни слова, Дхан’ларасс развернулась и направилась в глубь таверны. Карджо, повесив хвост, поплелся вслед за ней. Не так каджит с ней встретиться хотел, не чтоб она увидела, как каджита гоняют, будто котенка шкодливого. Караванщик опустился на колченогий стул, который заскрипел и опасно покачнулся под его весом. Все слова, которые он собирался сказать Ларасс, застряли поперек глотки, а в голове – пустота, мысли разбежались, словно козы, завидевшие великана. Воровка присела на край стола, закинула ногу
– Ну… и чего ты явился? – бросила воровка, и хвост мазнул ее по бедру. Льдисто-голубые глаза скользнули по каджиту, и она усмехнулась в усы.
– Видок у тебя, конечно… словно в гнездо грязекрабов угодил, и они тебя не хило за хвост пощипали.
– Очень смешно, - буркнул Карджо невесело. Он бродил по этим катакомбам, отбиваясь от злокрысов, а Ларасс насмешничает. Сутай-рат отвел взгляд, почесывая затылок. Серебряный медальон лег на деревянную столешницу с тихим звоном. Украшение излучало мягкое сияние.
– Вот… это для моего ребенка.
– Хм, да что ты, - усмехнулась воровка, подцепив пальцами тонкую крученую цепочку. Караванщик взглянул на нее недоуменно, - у меня трое котят. И как предлагаешь его делить? Одному цепочку, а остальным половинки амулета?
– Трое… - эхом повторил каджит, слабо улыбаясь, - не каждому боги подарят троих детей. Они… здоровы?
– Да, сейчас они спят, - отрезала Ларасс. Интересно, кто же проболтался? Хотя по Рифтену итак гуляют слухи. Словечко от одного, от другого… вот тебе и сплетня.
– И что же заставило тебя вдруг вспомнить обо мне? – амулет упал на стол с тихим печальным звоном. Серые глаза сутай-рат были преисполнены печали.
– Азурах плачет, глядя на тех, что бросает своих детей, - взгляд Карджо ожесточился, - каджит видит иные серьги в твоих ушах. То есть признаешь бесхвостого своим?
– А тебе-то что? – яростно прошипела Соловей, вскакивая.
– Смотрите на него, явился спустя зиму! Думал, ждать буду тебя? Сам поди не шибко тосковал.
– Ты даже не захотела сказать мне, кого родила, так что не смей обвинять каджита! – шерсть вдоль головы Карджо встала дыбом, увенчав его воинственным гребнем.
– И греешь сейчас постель человеку как жена его! А что, если надоешь ты ему? Для него серьги – мелочь, украшение пустое! Бросит он Ларасс одну, опозоренную и несчастную
– А ты меня счастливой оставил! – ощетинилась воровка.
– Еще и с брюхом в придачу!
Но ядовитые, полные злобы слова Карджо все же взошли ростками сомнений в душе гильдмастера. Что если правда, Бриньольф позабавится с ней да бросит, как игрушку надоевшую, а сам скользнет в объятия Хельги, искусством Дибеллы наслаждаться? Каджитка соскочила на пол, ее бирюзовые глаза пронзили караванщика гневным взглядом, - все сказал? Теперь убирайся с глаз моих, иначе велю Могильщику искупать тебя в стоке!
Каджит неспешно поднялся на ноги. Глупостью, пустой суетой было надеяться на то, что забудутся между ними обиды, и вновь он обретет то, что потерял. От чего отказался столь бездумно. Лунный амулет одиноко поблескивал, и Карджо, будто прощаясь, провел по нему кончиками пальцев.
– Ты отдашь его моему сыну? – глухо произнес он, не глядя на Дхан’ларасс. Ее протяжный вздох осел на усах воровки.
– Отдам, - кивнула она, помедлив с мгновение, - а дочек, значит, без приданого оставишь.