Огонь и сталь
Шрифт:
Бледно-голубые глаза недоуменно расширились, практически сразу же подернувшись изморозью, уши плотно прижались к голове. Зашипев, как вода на раскаленной сковороде, каджитка вырвалась из объятий вора и, размахнувшись, ударила его по щеке так, что в ушах последнего тоненько так зазвенело. Голова северянина мотнулась в сторону, отпечаток ладошки сутай-рат вспыхнул на небритой щеке, и три полосы начали постепенно наливаться краснотой. Бриньольф прижал руку к пылающей щеке, ошеломленно моргая. Бледно-лазурное пламя, пляшущее в глубине глаз каджитки, обжигало гневом.
– Что б тебе провалиться, выкидыш фалмерский, - выпалила сутай-рат, дерзко вздернув подбородок, и с достоинством направилась на рынок, просаживать
***
Помилуй Кин, будто вчера все было! Интересно, помнит ли Ларасс? Хотя, конечно, помнит. Вот оно, напоминание, на щеке у Соловья частенько перед ней маячит. Воровка хоть теперь полуодетой по “Фляге” не щеголяет, а Бриньольф все равно помнит белые пятнышки внизу чуть округлого животика. Прелестное зрелище, хотя больше всего норду понравились ее ступни. Бледно-розовые и с черными кляксами пятен на подушечках пальцев и пятках. Детка взвизгивала и хихикала, когда пальцы вора повторяли узор ее окраса.
– Любовь моя малины слаще дикой, весны прекрасней, жарче солнечных лучей… – Соловей поморщился, рассеянно дергая себя за мочку уха. Любовные баллады от Балимунда скорее напоминают пыхтение кузнечных мехов, нежели пение, но вор в Коллегии бардов не обучался, так что не ему кузнеца судить.
Худощавую фигурку со стройным луком и колчаном, полным эбонитовых стрел, северянин заметил у стены таверны. Остро поблескивающие аметистовые глаза шарили по толпе горожан, разбивая безликую пеструю массу на единицы, ловили каждую вспышку золотого блеска, мелькающего то в руках, то в кошельках, но чуть потемнели, приметив Бриньольфа. При виде вора, по острому лицу данмерки пробежала ленивая теплая улыбка, сунув большие пальцы за пояс, Карлия направилась к Соловью, по пути бросив на коврик Снильфа септим. Старик буркнул что-то в благодарность, прижимая к груди монету, словно дитя.
– Рад снова тебя видеть, детка, - мужчина позволил себе приобнять девушку за тонкую талию, - какими судьбами?
– Я была в Соловьином зале. Все надеюсь встретить там Галла… забываю, что Ноктюрнал позволила ему уйти в Тень, - эльфийка через силу улыбнулась и вздохнула, рвано, прерывисто, - столько лет прошло, а все равно больно.
– Понимаю, детка, - вероломство и предательство Мерсера еще долго будет кровоточащей раной на теле Гильдии. Только подсохнет, затянется, как воспоминание острой отравленной гранью разбередит чуть подживший рубец. Из-за этого ублюдка они чуть Ларасс не потеряли. Соловей запустил пальцы в волосы на затылке, чувствуя, как чей-то пристальный взгляд сверлит его спину пониже лопаток. Обернувшись, норд заметил Бахати. Девчонка злорадно сверкала глазами, хвост змеей извивался. Бриньольф нахмурился. Сопляка должна же малышами приглядывать, а не по городу шляться! Но, судя по ехидному выражению мордашки, каджитка сейчас побежит докладывать боссу, что Карлия вернулась в Рифтен, а Брин ее уж вовсю лапает с дороги. Раздражение, царапающее грудь вора, сузило его глаза, и Бахати, глухо мяукнув, юркнула мимо стражников прочь, к храму Мары. Наверняка, ябедничать шефу. Еще одна шкода каджитская.
– Я слышала весьма интересные слухи, - начала данмерка, когда рука Бриньольфа спорхнула со изгиба ее талии, - поздравления еще принимаете? Стянуть золото прямо из-под носа талморцев.
– Да… напомнили Маркарту, чего Гильдия воров стоит, - голос пропитан самодовольством, а сознание, дразня яркими красками, эхом запахов и звуков, словно гадалка колоду карт, разложила перед мужчиной картинки воспоминаний дождливой ночи, то обжигающе-страстной, то томительно-сладкой.
– Отлично разыграно… только безжалостно. Предел сейчас напоминает кипящий котел. Эльфы, Братья Бури, Изгои… самоубийственная
– А что мы? Мы воры, в политику не лезем. Пусть себе развлекаются.
Темная эльфийка в ответ только хмыкнула.
Акари подняла на вора безмятежные лунные глаза, затуманенные поволокой дурмана. Приторный запах лунного сахара повис на усах караванщицы. Каджитка склонила голову на бок и моргнула.
– Что-то нужно? – промурлыкала она, раскачиваясь из стороны в сторону. Карлия равнодушно пожала плечами и коротко взглянула на Бриньольфа. Норд воровато оглянулся по сторонам. Дро’мараш помешивал варево в котле, не обращая внимания на Соловьев, Зейнаби чистила рыбу, а статный каджит в пластинчатой броне из матовой серой стали попирал спиной березку. Не доверял вор хвостатым после драки с Камо’ри, но без кошаков не обойтись. Мужчина доверительно наклонился к уху торговки.
– Акари… мне бы серьги…
– Сбыть-продать? – пьяно выдохнула Акари.
– Нет, купить. Ну, такие… как ваша братия носит.
– На что тебе такие? – угрюмо рыкнул Карджо, оскалившись. Взгляд каджита сверкнул льдом, усы воинственно топорщились, светлые пятна бровей сошлись в угол над переносицей. В голове предупреждающе зазвенело, вспыхнула и тут же погасла шальная мысль, что этот пушистый громила – отец детей Дхан’ларасс.
– А вот понадобились. Тебе-то что за дело, кошак? – ладонь Карлии предупреждающе сжала плечо, но норд только улыбнулся, - расслабься, детка, мы просто разговариваем. Ну, так что, - синие глаза скользнули по блаженствующей сутай-рат.
– Покажешь серьги?
– Покажу. А чего же не показать, ежели есть что показать, м? – каджитка рассыпала у себя на коленях украшения из бархатного мешочка. Золотые, серебряные и медные кольца, украшенные резным узором, в беспорядке раскинулись, ярко сверкая на солнце.
– Нет, такие слишком простые, у нее такие есть, - золотая серьга, окропленная серебром по краю, заплясала в ловких пальцах вора и, озорно блеснув боком, упала в ладошку Акари, - ты мне покажи что поинтересней, покрасивее.
– Кому ты их дарить собрался?
– шевельнула хвостом Зейнаби.
– Чистой девице не принято богатые серьги носить. Уши незамужняя каджитка украшает простыми кольцами, резными или нет, серебро ли, золото, но то серьги скромные. А когда в мужнюю семью входят, каджит дарит ей новые серьги. Тогда уж с самоцветами да бриллиантами.
– Никак дочь Эльсвейра сын Ночной Тени сватать удумал?
– хитро прищурился Дро’мараш.
– Кто знает, - в ответ на плутоватую ухмылку норда Зейнаби смущенно прижала ушки, а фиалки глаз Карлии ошеломленно заискрились. Столь смелого заявление выдуло дурман из сознания Акари, которая чуть слышно зашипела.
– Дурная шутка, человек!
– разъярилась она, и в темной вздыбленной шерсти на загривке сутай-рат промелькнули зеленоватые искорки.
– Ваш брат нас не жалует. Все мы вам воры да торговцы скумой. Глумишься, а на деле брезгуешь.
– Да упаси Акатош!
– северянин всплеснул руками, не сводя с Карджо тяжелого потемневшего взгляда. Караванщик хоть пониже ростом будет, чем Камо’ри, но плотнее и в плечах пошире. В тяжелых доспехах, чья сталь отливала голубовато-серебристым словно луна в зимние месяцы, от секиры за спиной, от которой вкупе с угрюмым подозрительным взглядом веяло холодком опасности и подозрений. Бриньольф невольно подметил, что смотрит на каджита как на соперника. Как никак он отцом Нефтис, Санере и Дро’Оану приходится, хоть и не ведает, наверное, что его боги сразу тройняшками одарили. На руки малюток не возьмет, первых шагов не увидит, и папой звать котята будут не его. Мужчина горделиво выпятил грудь. Ворам нечего попусту канал трупами засорять, но ради благого дела можно и утопить одного больно наглого кошака.