Огонь и сталь
Шрифт:
– Друг, смотри, любезный, - бархатисто промурлыкала караванщица, растягивая гласные будто сладкую тянучку. Аметисты и сапфиры вспыхнули, поймав поцелуи летнего солнца, бриллианты сверкали ярче звезд. Глаза Соловья алчно загорелись, словно у сороки, но он презрительно сморщил нос и с видом знатока, ценителя дамских украшений принялся перебирать серьги. Рубины и изумруды лукаво подмигивали в объятиях матового белого золота, янтарь казался темно-золотистыми осенними слезами, но больше других норду приглянулись серебряные с бледно-голубой бирюзой. Они не блистали, кичась своей красотой и вычурной роскошью, но точно не дешевле они прочих. Бриньольф твердо кивнул Акари.
– Вот эти беру. К ее глазам идут.
Увлеченный покупкой, вор не заметил полного кипящей ярости взгляда Карджо,
***
Ларасс дулась на себя и на весь мир в придачу. Даже котятам, чья детская рыжина постепенно таяла, сменяясь пепельно-серым, не удалось развеять мрачного настроения матери. Воровка лишь рассеянно погладила им ушки и вновь вернулась к конторским книгам. Дети, недовольные таким раскладом, принялись негодующе пищать. Гильдмастер грозно сверкнула очами.
– Унеси их, - бросила отрывисто она Бахати. Юная сутай-рат хотела что-то возразить, но Соловей, размахнувшись, ударила ладонью по столу, заставив чернильницу испуганно подпрыгнуть, - ты что, оглохла?! Я сказала, унеси их!
Как только плач детей стих в мягком шепоте канальных вод, Дхан’ларасс устыдилась собственной грубости. На детях родных срывается почем зря, а ведь они, бедняжки, не повинны в грехах матери. Которая ведет себя как потаскушка какая, профурсетка и вертихвостка, что Дибеллу почитают. Ладно бы хоть пользу приносило, но нет же, Бриньольф все нос воротит. Хотя как сиськи ее тискать, так он первый молодец! Каджитка подперла кулачком подбородок, уложила хвост себе на колени. Вот дура она, иначе не назвать. Дети есть, золото в лапки плывет, захочет - и дом себе купит больше, чем у Черных Вересков! Одному ухажеру от ворот поворот дала, другой… усы сутай-рат огорченно поникли. Глупо было уступать порыву. Но было так хорошо! Даже с Карджо было не так. Ларасс склонилась над желтоватыми страницами, пытаясь разобрать мелкий почерк Мерсера. Что б его дремора драли, дерьмо троллиное! Пишет как курица лапой, шифровался, наверное, ублюдок. Бросить бы его рукописи, так там добрая половина связей Гильдии, налаженная еще Галлом. Хоть воровка откровенно засыпала над гильдийской канцелярией, она мужественно пыталась вникнуть в каждую строчку. И настолько сладко задремала, что не услышала шагов.
– Устала, детка?
– теплая ладонь легла ей на плечо.
– Совсем загоняли мы тебя.
– Хмф?
– каджитка сонно заморгала и зевнула, потянувшись и выгнув спину. Отчеты, сводки расхода и прибыли сон нагоняют почище колыбельных. Она тряхнула головой, отгоняя мягкие ручки дремоты, вновь потянувшиеся к ней, и лениво взглянула на присевшего на край стола Бриньольфа. Мужчина улыбался, рубцы шрамов на щеке налились кровью, заалев в сырой полутьме Цистерны.
– Чего надо?
– мрачно буркнула сутай-рат.
– Если ты пришел клянчить деньги на свадьбу Сапфир со Снегоходом, то шиш вам! За нее пусть платит семья жениха.
– О, так они все-таки женятся? И совесть тебе позволит отдать нашу сестру-воровку в дом мужа бесприданницей?
– Еще не факт, что они поженятся. Его батюшка с матушкой против. Мавен же якшалась с имперцами и эльфами, вот они и на Эидис грешат, - Ларасс протерла глаза, - все сказал? Теперь вали, оставь меня в покое.
– Детка, чего ершишься? Колешься как терновник.
– А ты как репей на хвосте, - сияние озорной улыбки чуть погасло, и Бриньольф тяжело вздохнул. А чего он ждал?! Что Дхан’ларасс к нему на шею кинется? Вот уж шиш! Распушив усы, воровка строптиво передернула плечами и громко охнула, когда пальцы норда ущипнули ее за ухо. Каджитка, шипя, вскочила на ноги.
– Какого даэдра ты творишь?!
– рявкнула каджитка, вскакивая на ноги. Северянин сунул руку в карман дублета.
– Да вот подумал… что ты все одни и те же сережки носишь. Не порядок. Вот я и… - замявшись, мужчина натянуто рассмеялся и положил перед сутай-рат черный бархатный мешочек. Ларасс, плохо скрывая нетерпение и любопытство, развязала крошечные узелки. Серебряные кольца серег, матово мерцая бирюзой, покатились по столу. Глаза цвета зимнего утра восторженно расширились.
– Какая прелесть!
– мявкнула Ларасс, хватая самое большое кольцо и оценивающе царапая коготком серебро и идеально
– Неплохо, неплохо… что, дань любимому шефу?
– подарок немного смягчил ее, во взгляде мелькнули искорки веселья, - только не положено мне носить такую красоту.
В голосе сутай-рат звенело огорчение. Бриньольф вплотную приблизился к ней.
– Это ты про брачные серьги, детка? Знаю, знаю, мне уже все уши прожужжали, когда я их покупал.
– Ты их купил?!
– гильдмастер заливисто рассмеялась.
– Вот бы не подумала.
– Ну, как-то некрасиво обручальные или как там у вас… ну, воровать. К тому же где бы я мог стащить побрякушки на твои ушки. Детка… поговорить нам надо.
– О чем?
– настороженно протянула Дхан’ларасс, сжимая сережку в кулаке. Соловей задумчиво почесал в затылке.
– В общем, такое дело… я эти серьги не просто так дарю. Семья у нас с тобой воровская, общая, мать одна, - он покосился на изваяние Ноктюрнал, - поэтому вот… да и котятам твоим я нравлюсь. Я не извращенец, детка. Просто пылко влюбленный мужчина.
Бриньольф опустил голову, выжидающе глядя на Ларасс исподлобья. Синие глаза напряженно поблескивали, несколько рыжих прядей упали на его лицо. Каджитка с нежностью отвела их в сторону и вдруг с силой сжала волосы мужчины в кулаке.
– Ты чего это удумал? Раз серьги мне принес, то все, к тебе на шею кинусь?!
– воровка толкнула опешившего норда на стол и резво уселась ему на живот.
– А эту неделю ты чего ждал?!
– Так… каравана, - полузадушено выдавил северянин, улыбаясь в ощетинившуюся милую мордашку сутай-рат, - да и момента… ну и так…
– Я тебе покажу момент!
– негодующе шипя, выпалила Дхан’ларасс, смыкая пальцы на шее Бриньольфа. Одновременно ладони вора легли ей на талию.
***
Морозный воздух обжег легкие, ветер швырнул в лицо снежинки, пронзившие кожу сотнями ледяных иголочек. Не удержав равновесия, Деметра упала на колени, спутанные белокурые волосы падали на бледное до синевы лицо. Девушка села на снег, серые глаза невидящим взглядом обвела драконов, расположившихся на вершине горы, будто короли на троне. Дети Акатоша казались высеченным из гранита изваяниями, зловещими и мрачными на фоне жемчужно-серого неба. Только глаза, пылающие диким божественным огнем, выдавали в них жизнь.
– ALDUIN Mah… - прорычал один, и его глас подхватили другие. Алдуин пал, Алдуин повержен. Бретонка хихикнула, сначала робко, но постепенно смех становился все громче, набирал силу, заглушая вой ветра. Она смеялась, лежа на снегу, задыхалась отчаянной радостью и безумным счастьем, упивалась и снежинками, и Глоткой Мира, и тусклым светом летнего солнца, который здесь, на вершине вечных снегов и обители Партурнакса, растерял весь свой жар. Бледное небо, искристая снежная пыль сейчас были Довакин милее, чем все лета и весны ее жизни. Ведь могла она сгинуть в Совнгарде, но… милостивые боги! Пред взором Даконорожденной вереницей пронеслись лица близких, таких родных и любимых. Отец, мать, Онмунд, Назир, Тинтур, Бабетта… и, конечно, безумно милый Цицерон. Снег укрыл Деметру пушистым белым покрывалом, а драконы все кружили над Глоткой Мира, и ветер разносил эхо их рева далеко, в каждый уголок Скайрима. Бретонка языком ловила снежинки, и ей казалось, что ничего слаще она никогда не отведала. Темные силуэты драконов становились все дальше и дальше, их крики таяли в дали и скорбной песни ветра. Он единственный, кто оплакивал гибель Пожирателя Мира. Девушка неохотно села, ее локоны поседели от снега, глаза казались кусочками серого льда, на белом от усталости лице, на впалых щеках горел пунцовый нездоровый румянец. Магесса с трудом поднялась на ноги, страдальчески поморщившись - все тело мучительно ныло, на каждое движение отзывалось вспышкой ломоты в суставах. У корня языка разлилась горько-острая волна желчи. Больше всего хотелось лечь, окунуться в мягкость снежной перины и уснуть. Представить, что битва с первенцем Акатоша в Совнгарде - всего лишь сон… Сильный порыв ветра, своевольные воздушные вихри взметнули снег, сверкнувший алмазной пылью, к облакам, и дракон, облаченный в броню темно-алой чешуи опустился перед Довакин. Тяжелое хриплое дыхание Одавинга клубилось белым паром.