Огонь и сталь

Darr Vader

– Стало быть, он пропал, - задумчиво промолвил дракон, прикрыв глаза, - наш брат… наш вождь. И наша гибель. Смерть, которую я принес ему на своих крыльях.

– Жалеешь?
– просипела магесса, потирая плечо. Эбонитовый наплечник погнулся и чуть оплавился, на нагруднике красовались довольно глубокие царапины, а у венца, зачарованного на быстрое восстановление маны, выпал один камешек. Дракон изящно выгнул шею.

– Нет. Тебе не понять, DOVahKiiN, что DoVah не ведают жалости. Но я горд тобой и своим решением помочь тебе. Бретонка не ответила. Она подошла к самому краю, глядя вниз, где у подножия горы расстилался Север, застенчиво прячущийся за пеленой облаков и тумана. Теперь Партурнакс,

младший брат Алдуина, поведет драконов за собой. Не распорядится ли судьба так, что и ему придется пасть от руки Довакин, которую он сам и обучил Драконобою? Девушка медленно повернулась к хранящему безмолвие Одавингу.

– И что теперь делать?
– собственный голос показался ей низким и хриплым, надломленным ту’умом. Дракон расправил крылья.

– Жить, DOVahKiin! Пусть твое предназначение исполнено, но разве закончится все на смерти моего брата и бывшего соратника? Все только начинается. Я позволю тебе еще раз оседлать меня, чтобы всему миру была видна твоя победа. Поспеши, DOVahKiin. Тебя ждут.

Она не чувствовала страха, возносясь сначала к самому солнцу, а потом практически камнем падая вниз. Сжимая коленями шею Одавинга, Деметра подставляла лицо хлещущему ее по щекам ветру, раскинула руки в сторону, пытаясь прочувствовать потоки воздуха, вообразить, что крылья, а не плащ развивается у нее за плечами. Дракон закричал, и Скайрим ответил ему далеким чуть слышным пением, голоса лугов, рек и лесов сливались в унисон. И чем ближе к землям Севера спускался дракон, тем жарче становились прикосновения солнечных лучей к коже вампирессы. Магесса опустила голову так, чтобы волосы спасительным занавесом закрыли лицо, но на лбу и щеках уже расцвели бледно-розовые бутоны ожогов. Река блестела серебряной нитью, домики Айварстеда казались игрушечными, а стражники и горожане сновали суетливыми разноцветными муравьишками. Деметра с сожалением и непонятным страхом ждала минуты, когда ей предстоит ступить на твердую землю, а Одавинг воспарит в высь… и этот миг наступил слишком скоро.

– Запомни мои слова, DOVahKiiN, и не страшись звать меня, если будет нужда, - прорычал дракон прежде чем вознестись в небеса. Вампиресса проводила его полным печали взглядом, стоя на самой первой ступени Семи тысячи шагов. Только когда крылатый силуэт DOVah исчез в облаках, девушка не сдержалась от завистливого вздоха. Ничего, даже драконы время от времени спускаются на землю. В небе будет слишком одиноко.

– Довакин!
– выкрикнула какая-то женщина, протягивая к бретонке руки. Магичка в нерешительности остановилась. Людской поток тек по мостику, десятки пар глаз были обращены к ней, и от столь сильного мускусного запаха живых тел кружилась голова.
– Довакин!.. это Довакин!

– Победитель Алдуина!

– Довакин!

Деметра шаг за шагом приближалась к толпе. Острые лица меров, смуглые редгардские, румяные и изможденные, глаза синие, карие, зеленые, голубые, и руки, простертые к ней. Усталость, голод померкли на фоне взыгравшего тщеславия и честолюбия. Магесса не сразу почувствовала, что ее подняли на руки.

– Довакин! Довакин! Довакин!

Лицо горело под поцелуями солнца, на губах осела соль, в горле пересохло почти до боли, а Деметра улыбалась. Она это заслужила, каждым своим шрамом, каждой пролитой каплей крови.

– Довакин! Спаситель Мира!

Хотелось выть от жара, заставляющего ее кровь кипеть, а миряне, видимо, решили пронести ее на руках по всему Скайриму. Не будь Драконорожденная так голодна и измучена, не лейся с неба расплавленное золото, Слышащая бы с наслаждением бы испила полную чашу почестей. Серые слипающиеся глаза вдруг заметили у таверны знакомые до щемящей боли в груди лица. Босмерское, смуглое с раскосыми

глазами, орехово-коричневое с жесткой черной бородой, завязанной в узел. И бледное, скрытое глубоким капюшоном, глаза, мерцающими сапфирами в зыбком полумраке. Именно Онмунд вырвал жену из рук горожан и укрыл своим плащом. Девушка прижалась к груди любимого, слушая его сбивчивый шепот:

– Ты жива! Слава Талосу… слава Ситису!

========== YOL ahRK DWiiN (Огонь и сталь) ==========

Сон пришел к ней густой непроглядной тьмой без сновидений, но Тинтур окунулась в его мрак с радостью. Забытье, пусть и минутное, было сейчас желаннее самой удачной охоты. Но даже когда сознание заволокло дурманным туманом, а глаза оборотня были закрыты, все тело полнилось звенящим напряжением, готовое вскочить в любой момент и броситься бежать, а куда – не важно. Поэтому когда кто-то начал с силой трясти босмерку за плечо, она вздрогнула и резко села на постели, и только потом открыла глаза. Одинокий огарок свечи, забытый на ночь, лужицей воска расползся по столу. Тонкие белесые струйки застывшего воска напоминали изломанные паучьи лапы, крохотная искорка все еще надеялась вспыхнуть ярко, но уже захлебывалась в мутной лужице. Эльфийка откинула со лба спутанные волосы. Тонкий звон бубенцов легким холодком пробежался по спине Белого Крыла.

– Говорящая… - тихий, на грани слуха шепот отозвался тихой досадой и раздражением. Цицерон, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял у кровати эльфки, теребя свой колпак. Девушка слышала биение его сердца, быстрое, отчаянно-безумное, как у кролика перед волком, - Говорящая, Цицерон хочет кое-что спросить.

– Прямо сейчас? – Тинтур потянулась, блаженно хмурясь.
– Спешишь высказаться, пока не забыл мысль?

– Нет, просто… просто Цицерон не хочет, что бы об этом кто-нибудь узнал, - трагично всхлипнул шут, вновь нахлобучивая колпак на голову. Босмерка с горестным вздохом почесала затылок.

– И о чем ты хочешь со мной поговорить? – обронила она без особого интереса, падая на шкуры. Теплилась еще слабая надежда, что Хранитель нужно лишь уточнить какую-нибудь мелочь, например, где лежит соли или остались ли еще сладкие пироги. Но выражение лица имперца – самое серьезное, сквозь тонкую пыль пудры горел лихорадочный румянец. Что, неужели речь пойдет о морковке?

– Говорящая… научи Цицерона целоваться! – выпалил мужчина, подпрыгивая в тревоге на одной ноге. Остатки приятной слабости, оставленной сном, словно ветром сдуло. Оглушенная неожиданной просьбой, эльфка медленно села, чуть ссутулившись. Янтарные глаза испытующим взглядом полоснули по Цицерону.

– Ты это сейчас всерьез? Не одна из твоих шуток дурацких? – осторожно протянула она, нахмурившись. Гаер скорбно покачал головой.

– Цицерон не шутит… - пробурчал он, надув губы совсем по-детски. Пальцы в бархате перчаток затеребили край камзола.
– Цицерону надо, очень-очень надо, правда! А то… вдруг захочет Цицерон поцеловать… ну, например, Слышащую, а он не умеет!

– Ты Слышащую целовать собрался? – протянула Белое Крыло недоуменно.
– Тебе губы и язык вдруг лишние стали?

– Говорящая думает, что Слышащей… не понравится?

– Слышащей, может, и понравится, но вот Онмунд твоих порывов точно не оценит, - Тинтур спустила ноги на пол. И с чего, скажите боги на милость, юродивый Хранитель вдруг понес свои чувства к оборотню? Девушка протерла глаза. Зов луны практически стих, но и рассвет еще не пришел. Эльфийка одернула камизу и натянула поверх нее шерстяной кафтан и кожаный жилет, затем потянулась за кольчугой.

– Ну… так Говорящая поможет бедному Цицерону? – мужчина улыбнулся, умильно заглядывая в лицо эльфке. Белое Крыло смерила его тяжелым долгим взглядом.