Огонь юного сердца
Шрифт:
ГИБЕЛЬ СЕМЬИ ПАТРИОТОВ
Как-то неожиданно быстро прошло лето и настала вторая тревожная военная осень. Под Сталинградом все еще кипело, словно в котле.
На Украине - в глубоком тылу врага - тоже шла ожесточенная, смертельная борьба. Коммунистическая партия и ее верный помощник - ленинский комсомол, находившиеся в глубоком подполье, поднимали и мобилизовали народ на борьбу. Создавались новые партизанские группы, отряды, соединения. И летели под откос фашистские эшелоны с танками, снарядами, продовольствием и солдатами. Запылали гитлеровские склады с бензином, боеприпасами, обмундированием. С каждым днем все меньше и меньше вражеских
Ощутив угрожающую опасность, фашисты свирепствовали еще больше. Запылали наши села, окутались черном дымом леса. Карательные экспедиции СД расстреливали мирное население, распинали и вешали народных мстителей. Но партизаны жили! Жили, боролись, умирали - и опять поднимались!
Особенно тяжелым и опасным было положение подпольщиков. Гестапо настолько активизировало свою деятельность, что и недели не проходило без горького провала.
Однажды ночью нас с Левашовым внезапно разбудил лейтенант Клименко. Он сообщил, что в стычке с гестаповцами погибли его родители и радист, который находился у них на квартире.
Сжимая раненую левую руку, Клименко рассказывал:
– Мы проснулись от резкого стука в дверь. Отец спросил: «Кто?» Ему ответили: «Из управления полиции, проверка паспортов». Но старик предчувствовав недоброе и не открыл. Один за другим посыпались тяжелые удары, но дверь не поддавалась - она у нас дубовая да еще железом обита.
Отец мне говорит: «Убегай, сынок, через окно, а я дверь крепче подопру». И только я к окну, а пуля - хвать меня в руку… Из-за двери тоже начали стрелять. Убили мать, ранили отца… «Сдавайтесь!
– кричат.- У вас другого выхода нет, дом окружен! Если по-хорошему сдадитесь, будете живы!» А мы мм в ответ: «Патриоты не сдаются!» И открыли огонь.
Скоро фашисты бросили в окно гранату и осколком тяжело ранили радиста. Он сначала потерял сознание, а потом пришел в себя и сказал: «Я умираю, товарищи, но со мной не должна погибнуть радиограмма, которую я не успел передать в Москву.- Он с трудом вытащил из потайного кармана небольшую бумажку, испещренную цифрами, и протянул мне.- Это очень большая ценность для нашего командования. Если… если ты останешься жив, любой ценой передай ее на Большую землю… В районе Олевских лесов находится партизанский отряд Мали-нова, можно через его станцию… В случае чего уничтожь… Она очень секретная…» Последние слова он проговорил чуть слышно и… умер. Отец подполз ко мне и говорит: «Что будет, то будет. Прыгай, сынок, через окно, я прикрою тебя огнем!) Попрощавшись, я метнул за окно гранату, потом вторую и после второго взрыва быстро выпрыгнул через окно. Навстречу мне выскочили двое гестаповцев, но они сразу же свалились на землю от метких выстрелов отца.
Отбежав немного, я внезапно услышал знакомый голос: «Прощай, сынок!..» И вслед за этим раздался оглушительный взрыв, который на мгновение осветил окно, где был отец…
Лейтенант замолк, прижавшись к моей кровати, и я увидел в его глазах чуть заметные слезы. Однако он не плакал, только строгим и очень задумчивым стал, словно окаменел.
О провале старого Клименко нужно было немедленно предупредить товарищей из подпольного городского комитета партии, которые были с ним в контакте. Их явки знал только лейтенант. Несмотря на большое горе и раненую руку, ему пришлось вторично рисковать жизнью…
А наутро нас поразила еще одна страшная весть: лейтенанта Клименко нашли мертвым в Крещатииском переулке…
– Кто убил, неизвестно,- вздохнул Левашов,- но товарищей Ваня предупредил.., Хорошим комсомольцем он был, Петя, настоящим ленинцем! Замечательная семья ушла
– И комиссар, не стесняясь, горько заплакал.
В ПАРТИЗАНСКИЙ ОТРЯД
Радиограмму, которую должен был доставить в партизанский отряд для передачи на Большую землю лейтенант Клименко, поручили отнести мне.
Для безопасности шифр переписали на листок немецкой газеты и, насыпав махорки, скрутили цигарку.
– В случае чего - искури ее, Петя,- сказал Левашов, подавая мне зажигалку,-а не удастся - выбрось незаметно, только чтоб не попала она в руки врагу. Будь очень осторожен, сынок. С собой ничего не бери. Абсолютно ничего, кроме еды. Что там у тебя в карманах? Выворачивай.
От Киева до Олевских лесов свыше двухсот километров. Это расстояние нужно было пройти за семь суток, но я преодолел его раньше: мне посчастливилось сесть с группой спекулянтов на немецкую автомашину и доехать на ней до Коростеня. А там было уже недалеко.
Точного места расположения отряда и партизанского пароля подпольщики не знали, и мне пришлось долго блуждать по лесу. Неподалеку от железнодорожной станции Пояски я неожиданно наткнулся на двух вооруженных всадников. На фуражках у них ярко горели красные ленты. «Партизаны»,- решил я и, ухватившись за стремя, сказал:
– Я к вашему командиру, дяденька!
– А по какому делу, пацан? Говори. Я командир,- ответил один из них, внимательно осматривая меня.
Внешность этого человека с перевязанным правым глазом не соответствовала моим представлениям о командире. Мне всегда почему-то казалось, что командир партизанского отряда должен быть высокого роста, загорелым и очень сильным. Кроме того, помня напутствие Левашова об осторожности, я несмело возразил:
– Нет, дяденька, вы не похожи…
– Ишь, шпингалет, говорит- не похожи… Ха-ха! Почему это я не похож, а? Говори, зачем тебе командир?
– Не скажу, это очень секретно.
– «Сек-рет-но-о». Говори, когда спрашивают.
– Да оставь, Андрей,- оборвал его второй, который до этого молчал,- хватай мальца и поедем. А то опять лаяться будет наш… командир.- И оба засмеялись.
Андрей поднял меня, посадил в седло и дернул за поводья. Ехали молча. Быстро темнело. Успокоенный тем, что цель достигнута, я время от времени начинал подремывать. Узенькая тропинка сворачивала то влево, то вправо и, наконец, привела нас на небольшую поляну, где пылал веселый костер. Возле огня сидели и лежали вооруженные люди, тихо напевая старинную украинскую песню. И вдруг я заметил у этих людей на головных уборах трезубцы, похожие на вилы. У меня похолодело в душе. До этого я слышал, что трезубцы носят бандиты, немец¬ко-украинские националисты. Это предатели украинского народа, союзники фашистов - бандеровцами их называют. Что же мне делать? Как теперь выкрутиться? Но раздумывать было уже поздно: мы подъехали к подводе, на которой, раскинув руки, спал атаман. У его ног валялись пустые бутылки и консервные банки с немецкими этикетками. «Вероятно, пьяный»,- ре-шил я.
Андрей, который привез меня, что-то шепнул кучеру с кнутом в руке, и тот осторожно, как-то боязливо начал будить атамана:
– Батько, батько, люди из села… Батько, проснись. Атаман лениво открыл один глаз.
– К черту!.. Доннер веттер!
– выругался он и, повернувшись на правый бок, опять захрапел.
– А может, ты, сынок, мне скажешь, зачем тебе батько атаман?
– слащаво обратился ко мне кучер, хитро прижмурив глаз.
– Я хочу, дяденька…
– Ну-ну!..