Ох уж эта Алька
Шрифт:
– Но-но!..
На свежем воздухе Алька попробовала глубоко дышать. Не помогло. На каждом выдохе из глаз норовили брызнуть злые слёзы.
Так нечестно...
Так нельзя...
Да шо ж они, гады, делают! Три дня ком в горле стоял, как ежа проглотила. Сама удивлялась, чтоб из-за лошади так убиваться, людей пугала... Только-только привыкла, смирилась вроде. Влюбилась даже!
И - на тебе!
– Аля...
– догнал из-за спины Мухин голос.
– Алька-а! Ну, Аля, ну чего ты?
– Ничего, - прохрипела она, придушила слезы и закончила: -
– Не надо... Лучше "в садочок - нашся хробачкв".
– Чем лучше?
– Ну потому шо "хробачки чудов, рзнокольоров, велик та маленьк..."
Алька глянула, как ей показалось - злобно, но не выдержала нарочито честного выражения лица этого лохматого нахала и прыснула. Лохматый нахал расслабился и перестал притворяться.
– Слышь, ты б вернулась? А то там щас морды бить будут.
– Класс!
– неискренне восхитилась Алька.
– Не очень, - возразил Муха.
– Пойдём-пойдём, там для тебя есть кое-чего.
Сопротивляться сил уже не осталось, и Алька разрешила завести себя обратно. На этот раз в вестибюле ждали именно её. Правда, самое интересное, похоже, уже кончилось, но зрители еще не расходились. Конный сэнсэй и Дядя Шкаф стояли напротив друг друга, разделенные Софочкой: тренер - с лицом, еще красным от возмущения, Семён - с лицом, уже красным от смущения. Софочка воплощала собой образ богини-матери, причем способной на-раз поубивать своих неразумных детишек.
– О, нарешт, - обрадовалась она.
– Семен, згинь... А ви - кажть, шо хотли. Та скоро, поки знову не втекла!
– Я-а-а...
– Процесс переключения занял у мужика какое-то время.
– Я хотел сказать... Мне плевать на ваши безобразия, но у меня конь умирает. И если срочно что-то не предпринять...
– Чего?!
– Вечно "полусонные" глаза Альки оказались неожиданно большими.
– К'как умирает?!
– Ну, не то чтобы уже, но, согласитесь, три дня не есть... Не знаю, что у вас там произошло, меня только позавчера приняли на работу, но дело серьёзное. Лошадь стоит таких денег... Вызывали ветеринара... Юлий Ренатович сказал, что вы... Э-эй! Что с вами?
– Алька!!! Сьома вернись, тримай дитину!
С глазами Альки творилось что-то невразумительное: только вот они были в пол лица и вдруг стали словно бойницы, прикрытые сверху тяжелыми заслонками. Потом медленно открылись, и Алька обвела заботливо придержавших её мужчин немного пьяным взглядом.
– О!
– Она попыталась шутливо освободиться, но покачнулась и тут же была поймана обратно.
– Чего это я?..
– Вы меня можете слушать?
– К'кажись
– Вы можете поехать с нами на базу?
– Н'наверное могу...
– Сейчас!
– Та ви здурли!
– Могу!
– Алька!
– Шо?
– Ми дем з тобою.
– Вылезай!
– подал команду Виктор Егорович и вышел из машины.
Джип, миновав "поля" и коттеджи, затормозил перед самой конюшней. Дверцы распахнулись, но неожиданно на Альку напала страшная робость и, если бы Софочка не пихнула её в бок, та вообще осталась бы сидеть внутри.
– Идём, - позвал Виктор Егорович мнущуюся в нерешительности девушку и повел через маленькую калитку в больших воротах.
– Только, я прошу вас, осторожнее, - увещевал он по дороге, - Конь молодой, еще не объезженый.
Алька едва его слышала. Она считала: раз, два... Третий бокс... тьфу!
– денник. Дверца с массивной задвижкой. За нею квадратное серое помещение с голыми стенами, под ногами - опилки, а в углу - большая черная тень. Виктор Егорович приоткрыл решётчатую дверцу:
– Еще раз прошу, осторо...
– Коняка!!!
Алька влетела внутрь и с разгону врезалась в мощную конскую грудь. Не дав никому опомниться, она тут же обхватила руками лоснящуюся шею, зарылась носом в жесткую гриву.
– Конячка... Лапка ты мой... Как ты тут? Не звонишь, не пишешь... Ой, чего это я несу! Прости-прости... Я больше не уйду, чеснслово! Буду теперь сидеть в соседнем деннике и жевать сено за компанию. Ты согласен?!
Конь не шевелился, боясь уронить повисшую на нём девчонку. Только завернул голову к ней и пощипывал губами за воротник или тихонько фыркал на ухо, как будто соглашаясь со всем её ласковым бредом. Зато за спиной кое-кто явственно хрюкнул.
– Хм, так вы еще даже не знакомы?
Алька, вынырнула из гривы и оглянулась на Виктора Егоровича. Тот вымученно улыбался, стоя шагах в пяти... видимо, только что перестал хватататься за сердце.
– Ы ы, - замотала она головой и постаралась поплотнее прижаться к большому конскому плечу.
– Ну, так познакомьтесь! Его зовут Мургаб. Два года от роду. Чистокровный ахалтекинец.
Алька с восторженным удивлением уставилась коню в левый глаз и вдруг заговорила на чистом детском: - Тьи цисьтоквовный нахал-текилец?! Насьтоясий? Дяа?!
Тот всхрапнул и закачал головой. Зрители за стенкой денника пооткрывали рты - у всех сложилось впечатление, что коняка покатывается со смеху. Алька еще повыпендривалась, а потом притянула к себе большую конскую голову и прошептала в настороженное ухо:
– Меня зовут Алька. Запомни - Аль-ка, - продекламировала она по слогам. Потом, внимательно глядя в большие тёмные глаза, выдохнула как заклятие: - Теперь ты мой...
И, будто подпевая её счастью, на оконных стёклах под потолком заплескались золотые сполохи закатного Солнца.