Охота на льва. Русская сова против британского льва!
Шрифт:
– Да пошла ты, дура! – рявкнул купец и понесся следом за графом.
Мата Хари расхохоталась.
Давыдов уже вообще ничего не понимал. Но попадаться в лапки к танцовщице совершенно не желал. И со всей возможной скоростью ретировался на кухню.
Теперь там били Гераську. Но били бестолково. Давыдов сумел схватить парнишку за руку и увлечь за собой. Прокладывая путь, он не пожалел знаменитых французских оплеух. Наконец они с Гераськой оказались на дворе.
– Сними рубаху и вытри рожу, – велел Денис. – Что это за дрянь на тебе? И башку свою дурную вытри, а то застынет в волосах – не отмоешь. Как тебя угораздило?
– Служил Отечеству! – гордо ответил Гераська. – Ох, не возьмут меня теперь в «Чепуху»… после такого-то…
– Каким манером? – удивился Давыдов. – Что же с тобой делать-то? Все бани закрыты… Вот что, я тебя к господину Барсукову отвезу, там тебя Кузьма отчистит и отмоет. Высматривай извозчика и докладывай!
Доклад Гераськи был одновременно загадочен и прост. Парнишка, прислуживая за столом графа и Бабушинского, уносил грязные тарелки, как полагается, составляя одну на другую. Мата Хари, уставившись на него, вдруг воскликнула: «О, рюсски маладес!» и что-то стала объяснять по-французски графу. Гераська, от греха подальше, поскорее утащил тарелки. А на кухне, разбирая стопку, обнаружил, что к соусу приклеились листки с цифрами. Цифры были написаны карандашом. Видимо, гости в ожидании еды вели деловые разговоры. Сообразив, что листки будут интересны Давыдову, Гераська стал их разбирать, чтобы стереть соус. На секунду отвернулся, глядь – листков нет, а новый мужик-судомойка что-то сует за пазуху. Гераська потребовал: верни, не то плохо будет. Тот ответил бранью и попытался улизнуть с кухни. Гераська на него набросился, и начался уже известный Давыдову кавардак.
– Ну, и где листки-то?
– Так он же их утащил! Там два еще на тарелке оставались. Они, видно, ко дну прилипли, когда Савелий тарелки ставил, а потом со дна к соусу и прилипли…
– Черт знает что… – Денис искренне расстроился: вот невезуха! – Извозчик! Эй, сюда!.. Гераська, едем!
На сей раз Барсуков был дома – отсыпался после подвигов. Кузьма получил приказание сунуть Гераську в горячую ванну и отмыть до блеска. Парнишка, горько оплакивая попорченный фрак, пошел раздеваться. Кузьма включил газовую колонку для нагрева воды и вышел к Давыдову.
– Меня не искали? – спросил Денис.
– Нет, телефон весь вечер молчал.
Тут-то и раздался звонок.
– Господин Давыдов, это Нарсежак. Необходимо встретиться.
– Вы где?
– У Марьиной Рощи.
– Ловите извозчика, гоните ко мне на Петровку…
Сказав это, Денис понял, что в «Метрополь» до утра уже не вернется. Это было обидно, однако служба всегда на первом месте…
Нарсежак примчался довольно быстро. Он был одет весьма причудливо – в белые штаны и дорогой пиджак. Но под пиджаком не было решительно ничего. А волосы стояли дыбом.
– Ну, слава те господи! – воскликнул Давыдов, впустив его. – Где вы были, отчего не телефонировали?
– Я с добычей, Денис Николаевич, но что за добыча – сам не понимаю. И я потерпел поражение, как – тоже не понимаю. Все же шло безупречно…
– Вы загадками говорите, Федор Самуилович.
– Так обстоятельства-то совершенно загадочные! Шло, как по маслу, идеально шло…
– Я чувствую, вам не терпится доложить все с самого начала.
Нарсежак кивнул.
– Когда вы пошли к госпоже Крестовской, – заговорил он, – я рассудил, что неплохо бы отдохнуть. А сидеть, согласитесь, приятнее, чем стоять. Мимо проезжал лихач на хорошей пролетке с поднятым верхом. Я остановил его, залез в пролетку и велел ждать. Думал, дождусь вас, и разъедемся по домам. Смотрю, подъезжает автомобиль, оттуда выходит кавалер, помогает спуститься даме, а вслед за дамой вылезает медвежонок. Я отродясь не видывал Мату Хари, но шляпа размером с тележное колесо и медведь – это могла быть только она. Что касается кавалера, его-то я как раз видел и на карточках, и живьем. И Господа возблагодарил!..
– Рокетти де ла Рокка! – вставил нетерпеливо Денис.
– Этого красавчика ведь ни с кем не спутаешь, – согласно кивнул агент. –
– Это просто счастье, что Бабушинский подарил ей медвежонка, а не слона!
– И я того же мнения… Значит, граф стоит у автомобиля, тихо говорит с шофером, я в пролетке жду. Услышать невозможно, даже понять, на каком языке беседа ведется. Я, было бы вам ведомо, говорю по-японски, немного понимаю по-китайски, могу кое-как объясниться с корейцем. Французским владею свободно, а вот с английским не повезло. Пробовал, да учитель попался дрянной.
– Понимаю…
– С дамой, кстати, граф говорил по-французски. Ну так вот, сижу, жду. Выбегает дама, тащит за собой медведя, хохочет-заливается. Говорит, старушку бедную до полусмерти перепугала. Граф сажает ее в авто и – вперед! Я высунулся – вас нигде нет. Ну, думаю, вы не малое дитя, дорогу домой найдете. Гони, говорю, братец, не упускай из виду вон ту таратайку. И покатили.
– Вы с ума сошли, Федор Самуилович! – сердито сказал Давыдов. – А если бы граф заметил, что за ним гонятся? Вы, наверно, плохо понимаете, с кем имеете дело. Вас чудо спасло!..
– Да уж, воистину чудо, – согласился Нарсежак. – Оно вывернуло из-за какого-то угла на трех тройках и голосило на всю Тверскую-Ямскую.
– Что голосило? – удивился Денис.
– Позвольте, дайте вспомнить… – И Нарсежак запел именно то, что уже не первый день преследовало Давыдова:
Когда я пьян, а пьян всегда я, Ничто меня не устрашит. И никакая сила адаМое блаженство не смутит!
– Но… зачем?!
– Денис Николаевич, это была пьяная компания, которая неслась в Петровский парк к цыганам, – голосом, исполненным терпения, достойного няньки при плаксивом младенце, отвечал Нарсежак. – Что же этим молодцам еще петь? Покаянные псалмы?.. Ну, мой лихач их пропустил и пристроился им в хвост. Да не глядите вы так, все очень просто: Рокетти ведь тоже к цыганам ехал. Потому я его и не проворонил.
– Вы рисковали…
– Ремесло такое. Когда он выехал на Тверскую-Ямскую, да когда автомобиль понесся во всю прыть, я первым делом подумал о цыганах. Там же за деньги кого угодно спрячут. А Рокетти, не иначе, сам цыганских кровей.
– Хм…
– Согласен, спорное предположение. Но главное, что я оказался прав, и что остановился его автомобиль в Зыковском переулке, в двух шагах от Петровского парка. Там у наших, русских цыган, у хореводов, богатые дворы. А вот цыгане-котляры, что пришли из Трансильвании, живут поблизости в настоящих бараках. Кто чуть побогаче – комнатки снимают. А двор у богатого хоревода – что боярская усадьба. Там же и вся семья, и хористки с хористами при нем живут, и детишек дивизия. Так вот, для нашего графа отворили ворота, и автомобиль туда въехал. Я спросил лихача: кто тут живет? Лихачи ведь все цыганское сословие знают, целое лето туда гостей возят. Оказалось, хор Лебедева двор занимает, а сейчас все в Петровском парке, в «Стрельне» поют. До «Стрельны» – два шага, и калитка есть, через которую цыганочки в парк бегают – очень удобно. Я лихачу заплатил три рубля, велел ждать, а сам – к калиточке. И точно, выходят оттуда граф с дамой, но уже без медведя, идут к «Стрельне». Я потихоньку – за ними. Ведь, казалось бы, прячешься ты, господин Рокетти, и по ресторанам тебе шастать не с руки.
– Так, может, его туда господин Бабушинский затащил? – уточнил Давыдов.
– Вот и я подумал, – кивнул Нарсежак. – Если эта парочка идет в «Стрельну», то не ждет ли ее там Бабушинский? И дальше думаю, как бы мне туда пробраться незаметненько? Ну, думал я недолго. Если японцы меня за японца принимали, китайцы – за китайца, корейцы – за корейца, а французы только спорили, из Лангедока я или из Прованса, так, может, среди цыган за цыгана сойду?
– Федор Самуилович, вы доподлинно сумасшедший!