Охота на охотника
Шрифт:
Нищий попритих, только и Игнатка понял, что лишнего сболтнул.
– Весело будет...
– сказал он, листочки раскидывая. И ветер поднял, закружил, понес по-над рыночною площадью.
– Только не всем... полыхнет Арсинор, что небо давече.
...и нищий знал, кто будет гореть в том костре.
Только... не маленький уже Игнатка, а он... у него своя дорога, небось, велика империя, хватает в ней жалостливого люда. Правда, сперва надо будет словечко шепнуть одному человеку, который, глядишь, и поблагодарит, если не рублем, то подорожной.
Подорожная
Глава 4
Глава 4
– Стало быть, тезоименитство?
– Лешек почесал подбородок, на котором пробилась золотистая щетинка.
– Хотя, конечно... он любит пафосность, а более пафосного мероприятия и придумать сложно. Может, отменить?
– А предлог?
– Димитрий перебирал бумаги.
Докладные.
Доносы именные и безымянные, порой писаные душевно, но большею частью пустые.
– Батюшка заболел, - Лешек почесал подбородок.
– Можно объявить, что вместо празднества будут молебны и все такое...
– Значит, беспорядки устроят в церквах. А их, в отличие от площади, несколько сотен...
– Думаешь...
– Кем бы он ни был, сродственничек твой...
– Не уверен, что родственник.
– Не важно, он слишком долго ждал, готовился, чтобы вот просто так взять и отступить. И да, на площади будут беспорядки... что бы мы ни делали, они будут.
– А что мы, к слову, делаем?
– Лешек сел на стол и мотнул ногой.
– Если, конечно, это не государственная тайна.
– Отчего же... делаем... вот взять, скажем, вино... стоит оно в Путейных подвалах, где и всегда. Правда, эти бочки придется убрать, и выкатят другие, но о том знать не стоит.
Лешек кивнул, принимая. Подумал.
И сказал:
– Я на них погляжу.
– На которые?
– На все. Если будет отрава, я должен понять, что за она.
А отрава будет, не зря слушок новый появился, что царица-матушка, змеиной страсти полна, желает всех людей православных извести. И для того придумала план прехитрый, но какой - никто не знает. Слух был весьма конкретен, и в то же время расплывчат. Агенты доносили, что на дорогах стало людно. И главное, не то, чтобы паника, отнюдь, скорее город замер, ожидая. А вот чего ждал - поди-ка пойми.
– Магам отпуска даем... тем, что на границе. Там многие служат годами безвыездно.
– А отдыхать они будут тут?
– догадался Лешек.
– А то...
– А граница?
– Молодежь приглядит. Небось, на границе просто и понятно все.
– Справятся ли?
– А куда деваться, - Димитрий пожал плечами.
– С бунтом справились бы, стало быть, и за границей присмотрят. Но вообще там тоже спокойно. Так что, вероятнее всего, союзников у него нет, тех, которых стоило бы по-настоящему опасаться.
Лешек вновь кивнул, но как-то так, рассеянно.
– Войсковые учения вот проводим. Готовим портальных магов и армию действовать сообща... техника быстрой переброски...
...и
Глядишь, и хватит.
Должно хватить.
– Без жертв не обойдемся, - Димитрий встал. Это его и мучило. Хотелось выскочить из дворца и заорать: мол, не ходите люди... спасайтесь... только знал: не услышат, а коль и услышат, то... паника никому не нужна.
– Постараемся, но... не обойдемся...
Патрули.
Солдаты.
Маги... оцепление двойное. Менталисты, которых стянули отовсюду, откуда только можно, с одною задачей: не дать толпе сорваться. И они, одетые в штатское, будут гулять, будут сливаться с этой толпой, поднимать чарки и произносить здравицы.
Славься Империя.
Славься...
Сто лет... и двести, и всю тысячу...
...только не удержат, потому как тот, кто затеял игру, знает про всю эту мышиную возню, и не пугает она его, напротив...
...чего они не поняли?
Чего не рассчитали.
– А из остального... в письмах покойной ничего нового. Там сплошные вздохи и стенания. Кровь на розе принадлежит девушке. В общем, тут снова пусто. С той, которую Стрежницкий подстрелил, тоже работаем.
Димитрий поморщился, потому как голова опять заныла.
– У меня такое чувство, что нас за нос водят.
– Идем, - Лешек протянул руку.
– У нас есть еще время... и знаешь, мне давно казалось, что стоит побеседовать с отцом.
Милостью Божию Его императорское величество Александр IV, самодержавный властитель всея Арсийской империи, а также земель Ближних и Дальних, островов Венейских и трех морей пребывал в том меланхолично-мрачном настроении, которым травились пиявки.
Они, посаженные на высочайшее чело, дабы оттянуть дурную кровь, а с нею и мысли беспокойные, ибо именно в них по разумению многих и заключались болезни, наливались краснотой и отваливались. Целители качали головами, а франкский аптекарь, удостоенный высочайшей чести продемонстрировать тайное свое знание, цокал языком.
– Видеть?
– он с восторгом поднимал очередную раздувшуюся пиявку и крутился на пяточках, дабы все собравшиеся сполна смогли оценить ее страшный вид.
– Вот она, болезнь! Внутря!
Пиявка отправлялась в банку.
Придворные охали.
Вздыхали.
И переглядывались со значением: мол, недолго уже осталось царю, коль от крови его пиявки дохнут. А стало быть, пришло время не только подумать о будущем, но и сделать что-нибудь, дабы это самое будущее не упустить.
– Папенька!
– цесаревич кинулся к постели, выбивши щипчики из рук аптекаря. Те щелкнули, отправляя в полет очередную красную пиявку.
Кто-то охнул.
Кто-то взвизгнул.
– Не помирай, папенька!
– цесаревич шмыгнул носом и кулачком его вытер. А писарчук, за его императорским высочеством к самой постели пробравшийся, платочек сунул.