Охота на сурков
Шрифт:
— Поздравляю, — сказал я.
— Ну а потом, позже, он стал чем-то вроде… чудака и слишком часто напивался.
— Знаюзнаюзнаю. Но в Энгадине такой уж климат, чудаки здесь растут как грибы после дождя.
— Вы правы. Климат славится во всем мире. Серьезный климат. А что до его зверинца — вы же знаете, он разводил спаниелей…
— Знаюзнаюзнаю.
— …и до всего прочего, то у нас здесь кое-кто считал, что он, бедняга, спятил. Но в моих глазах он не-е был ни беднягой, пи сумасшедшим.
— Да, он не был сумасшедшим. Я весьма ценю ваше понимание людей, господин Кацбейн. Именно потому для меня важны сведения, которые исходят от вас.
—
— Я из Вены.
— К-о-о-о-му вы это говорите? Я сразу подумал: этот господин из семьи Колана, из ее венской ветви.
Я не стал спорить с господином Кацбейном, не сказал, что в свое время (в эпоху Юрга Иенача) Колана принадлежали не к австрийско-испанской партии, а скорее к французско-венецианской и что поэтому в их семье не могло быть никакой венской ветви.
— Скажите, какая Вена сейчас? — В голосе Кацбейна послышалась настороженность.
— Веселая Вена стала развеселым разбойничьим вертепом.
— Ну да. Ну да. Пусть бы Гитлер уготовил ужасный конец одним евреям. Но ведь и всех других ожидает ужасный конец.
— В конечном счете и его самого.
— Но разве сейчас это имеет значение? Посудите сами. Разве это имеет значение сейчас?
— Не имеет, — признался я.
— Плохой конец ждет господ аристократов, которые сохранили верность свергнутой законной династии Габсбургов. — Кацбейн сочувственно поглядывал на меня поверх очков в никелевой оправе.
«Мне не хватало только прослыть верным слугой императора Отто», — подумал я. Углы губ у меня невольно опустились, что не ускользнуло от внимания моего собеседника, его мягкоудивленный взгляд переместился — теперь он смотрел на меня сквозь очки. С некоторым сомнением он задал еще один наводящий вопрос:
— И красных тоже?..
Я опять промолчал. На сей раз выражение моего лица ничего не сказало ему. Но тут его осенило.
— И современных художников тоже… Вы, наверно, читали в газете, что на этой неделе в Давосе современный живописец Кирхнер прострелил себе дырку в голове. — Ну вот теперь его взгляд остановился на моем самом «уязвимом месте», и в глазах у него засквозило любопытство, то самое любопытство, которое так часто преследовало меня на протяжении двадцати последних лет, иногда более или менее скрытое, иногда навязчивое.
Я опять повернулся к «игрокам в пинг-понг Марка Шагала» и увидел, что влюбленный ученик раввина Цибебенер, на мереваясь настичь отскочивший от края стола шарик, сделал столь же выразительный, сколь и неудачный прыжок; вслед за тем я услышал писклявый смех фрейлейн Фейнлейб. (Меня они не замечали, я был скрыт перекладинами жалюзи.)
— Да, дурной конец ждет и современных художников. Не правда ли?
— Конечно, правда, — согласился я принужденно-непринужденно. — Но давайте перейдем ближе к делу… Может быть, вы вспомните двух белобрысых парней, лет, гмм, эдак двадцати пяти. Совсем недавно они играли на этом столе в пинг-понг с двумя господами из вашего пансиона — двое на двое. Особые приметы, гмм, у одного прыщавое лицо, у другого чистое. Оба были в брюках-гольф и в свитерах с так называемым узором «тутанхамон». Знаете, этот модный египетский орнамент?
— Тутанхамон… Тутанхамон…
Я повернулся к окну, господин Кацбейн снял очки, подышал на них и опять надел, но спохватился, что так и не почистил стекла.
— Белобрысые… один прыщавый… другой — нет… брюки-гольф… Свитера… Тутанхамон… Тутанхамон… Тутанхамон… — глаза без очков смотрели на меня невидящим взглядом,
Пинг-понг-пинг-понг-пинг.
Я сказал:
— Эти двое называют себя Мостни и Крайнер. Скорее всего, они венцы.
Господин Кацбейн внезапно очнулся и опять надел очки.
— Мостни? Крайнер? Могу поручиться, у меня они не останавливались.
— Значит, они просто зашли сюда. Это было между обедом и ужином, в час, когда пьют кофе. Я случайно прогуливался мимо виллы «Муонджа» и имел возможность понаблюдать за этой… За этой сомнительной парой. Они играли в настольный теннис, их партнерами были два молодых господина в кафтанах.
— В кафтанах? А не был ли один из них ученик раввина Цибебенер?
— Весьма возможно.
— Другой был, наверно, помощник раввина Шмуль Блиц, который уже успел сесть в Генуе на пароход. Masseltoff [242] . Ах, я до-га-дал-ся! — Господин Кацбейн легонько хлопнул себя по ермолке. — Белобрысые. Брюки-гольф. Свитера с Тутанхамоном… Ну, конечно, Тутанха-а-а-а-мон. — От удовольствия по поводу того, что память у него в прекрасном состоянии, господин Кацбейн заговорил слегка нараспев: — Они заказали два раза чай и во время чая шушукались.
242
Поздравляю (идиш).
— Шушукались?
— Ну да, один… очень правильно, он говорил, как венец…
— А другой тоже? Разве нет?
— Другой с угрями, извиняюсь, с ужами на лице… — Довольный своей остротой, мой собеседник издал смешок, похожий на воркованье, что, однако, отнюдь не умалило его солидности. — Другой, если я не ошибаюсь, вообще не говорил, я даже вспоминаю, что тот называл его Шорш.
— Они самые.
— Шорш молчал как рыба. «Великий молчальник Мольтке». — Господин Кацбейн опять издал воркующий смешок. — А другой парень говорил ему что-то, без конца говорил. И делал какие-то непонятные знаки рукой.
— Простите? — быстро спросил я. — Вы хотите сказать, он жестикулировал, как не-ко-то-рые?
— Вы имеете в виду, как многие евреи? Нет, не так. Я еще подумал, интересно, какие у них секреты? Будто два заговорщика из «Заговора Фиеско в Генуе».
— Ах так? Вы это подумали?
— Ну да.
— А вы не подумали, по-че-му эти двое зашли на виллу «Муонджа».
— Почему? Не обижайтесь, но я бы окончательно сбился с ног, если бы каждый раз, когда ко мне заглядывают гости с курорта выпить чашечку чая или кофе, ломал голову — почему они, видите ли, зашли.
— Скажите, те двое с вами разговаривали?
— Разве люди разговаривают, когда они дают тебе заказ? Главный балаболка сказал: «Два раза чай с лимоном», я спросил: «Не угодно ли печенье?», он ответил: «Нет, два раза чай с лимоном».
— Господин Кацбейн, я, конечно, не позволю себе помешать господину раввину in spe [243] в ту минуту, когда он любезничает со своей будущей невестой. Но быть может, вы его все же спросите, о чем эти двое или, скорее, главный балаболка, как вы выразились, беседовали с ним и с другим господином в кафтане?..
243
В будущем (лат.).