Охота на сурков

Бехер Ульрих

— …с господином Блицем…

— … во время партии в настольный теннис?

— Какая там беседа. Они громко вели счет, а в конце матча балаболка прокричал: «Спасибо, господа. Пинг-понг хайль!»

— Что? Пинг-понг хайль? Занятно. Каким тоном он прокричал это? Язвительно?..

— Да нет же. Просто как кричат «спорт хайль!» Потом они расплатились и ушли. Оба Тутанхамона.

— И больше к вам не заходили? Нет? А вы не знаете случайно, где они могли остановиться?

— Вы будете смеяться, но, кажется, знаю.

— Да?

— Вчера, в воскресенье, я уже опять пошел в музей посмотреть на «Стать — быть — исчезнуть» Сегантини.

Сперва я не понял, что хотел сказать Кацбейн, приписав это его дикции.

— Как вы сказали?

— Да. «Стать — быть — исчезнуть». Итальянского художника Сегантини, он умер в конце прошлого столетия в Шафберге от прободения отростка слепой кишки, тс… Ужасная потеря для искусства. Но его «Стать — быть — исчезнуть» — это что-нибудь особенное. Господин Колана не знает этой картины? Нет? Вы не знаете знаменитого триптиха «Стать — быть — исчезнуть»?

Мне вас жаль — эта вещь достойна внимания.

— Ах так! Нет, я ее не видел. Но обязательно посмотрю. Благодарю за совет.

— А из музея вам будет недалеко и до тутанхамонов-охламонов. Лично я прошел потом чуточку по Сувреттскому лесу. И что вы думаете? Я заметил, как они скрылись в одном шале.

— Вот оно что! Тогда позвольте спросить, есть ли у этого шале название?

— Откуда мнеэто знать? За музеем на лесной дороге в Сувретте домов раз два и обчелся. Это шале — не отель и не пансион, но на нем висит табличка: «Сдаются комнаты».

— И за этотсовет я вас благодарю.

— Не стоит благодарности. Всегда к вашим услугам. И я не любопытен. Не спрашиваю, почему вы хотите знать адрес Тутанхамонов-охламонов. Вы-то знаете, зачем вам его надо знать, вы-то знаете. Ну а если они еще раз придут ко мне пить чай, тогда, — его изящная ручка, прикрывавшая бороду, повернулась ко мне, — тогда позвонить вам?

— Позвонить? — Я встал и задумался на секунду. — Нет, не надо. Обойдусь. Я вам очень обязан, вы были так терпеливы, так любезны.

Тут господин Кацбейн воздел руки и повернул ко мне обе раскрытые ладони, как бы ограждая себя от похвал.

— С родственником адвоката Гав-Гав, ох, извиняюсь, я хотел сказать, нашего доброго доктора Гауденца де Коланы, я всегда готов беседовать.

— И еще последний вопрос, господин Кацбейн. Как вы считаете, не были ли эти двое… евреями?

Владелец виллы «Муонджа» изобразил на своем лице светское безразличие с эдаким оттенком высокомерия, правда, при этом он довольно не светски покачивал головой.

— Евреями? Вы спрашиваете так потому, что есть белобрысые евреи? Да, есть, взгляните на молодого Цибебенера. Или вы спрашиваете потому, что фамилии Мостни и Крайнер могли бы бытьеврейскими? Ну конечно,могли бы, могли бы…

То, что произошло потом, лучше всего изобразить телеграфным стилем, каким я вел в Пьяве военные дневники (позже уже не вел).

Времени осматривать триптих «Стать — быть — исчезнуть» не было. За музеем у дороги, которая вела из курорта через Сувреттский лес к Кампферскому озеру, никакого шале я не увидел. Там был небольшой гараж, механическая мастерская и такая же жилая постройка. Рядом с входной дверью — вывеска: CHAMBRES SANS BAIN `A LOUER [244] , СДАЮТСЯ КОМНАТЫ ДЛЯ ТУРИСТОВ. Дверь была приотворена. Я позвонил, постучал. Никого. Вошел. Крикнул: «Алло!» Никого. Слева в передней возвышался домашний алтарь с лампадкой. Сначала я подумал: богоматерь. Подошел ближе: нет, «Кающаяся Магдалина» Рени — олеография. Подойдя еще ближе, понял, что ошибся и на этот раз: ни то ни другое. Дуче Беннто Муссолини на балконе Палаццо Венеция… цветной фотоплакат, освещенный масляной коптилкой. У меня тут же мелькнула мысль: черт возьми, если белобрысые тутанхамоны поселились здесь,то направление удара, выбранное Треблой, правильно.

244

Сдаются комнаты без ванны (франц.).

Проверил это умозаключение. Возможно, я все же не прав. Муссолини до своего предательства Австрии был ангелом-хранителем хеймвера Штаремберга. Владелец гаража, вероятно, связной хеймвера в Граубюндене. Не исключено и следующее: Двое Белобрысых — венские прихвостни хеймвера — удрали от террора гауляйтера Глобокника. И хотя подобные прихвостни насолили мне в феврале тридцать четвертого, я веду войну не против них.

Из мастерской доносился стук. Сквозь окно со свинцовым стеклом ничего не было видно. Над раздвижной дверью гаража висела подкова и вывеска: «ВЫДАЧА НАПРОКАТ ВЕЛОСИПЕДОВ И МОТОЦИКЛОВ. РЕМОНТ. ПЕРЕВОЗКА МЕЛКИХ ГРУЗОВ… (То же самое на английском, французском и итальянском языках.) ВЛАДЕЛЕЦ Г.ПАРЕТТА-ПИККОЛИ». Вот оно что! Паретта-Пикколи — фашист, как он сам себя величал. Стук прекратился. Раздвижная дверь с грохотом открылась, собственной персоной появился фашист. Запачканный синий комбинезон, берет. (Ирония судьбы! Та же одежда, какую, как известно, носили антифашисты Интернациональных бригад в Испании, пока им не выдали отслужившую свой срок, купленную по дешевке и т. д. французскую военную форму!) Паретта продемонстрировал свою враждебность, не поздоровался. И я, не сказав «здравствуйте», спросил, не остановились ли у него господа Мостни и Крайнер. Он покачал головой. Я: вы ведь не раз возили их на своем мотоцикле с коляской. Он (ворчливо): после начала сезона ему пришлось развозить много спортсменов, шоферы такси тоже не знают фамилий своих пассажиров. Баста. Ушел, раздвижная дверь с грохотом затворилась. Я собрался было постучать и послать его к черту. Но не стал стучать, так как Паретта непроизвольно выдал местопребывание тутанхамонов. Прежде чем уйти, бросил быстрый крысиный взгляд на дом, который находился наискосок, по другую сторону дороги. Шале сплошь из дерева.

Я помедлил. Паретта не должен был заметить то, что заметил

я. Движение на шоссе стало более оживленным. Прогулочным шагом я направился в Сувреттский лес, держась левой обочины. (На шоссе всегда надо идти по левой стороне, чтобы встречные машины были у тебя перед глазами и чтобы в крайнем случае можно было, подобно тореро, отскочить в сторону; для людей левых взглядов это не лишняя предосторожность.) Потом я поверпул и быстро пошел обратно к шале, встречные машины были у меня за спиной. ПАНСИОН «ТУСНЕЛЬДА». СДАЮТСЯ КРАСИВО ОБСТАВЛ. КОМНАТЫ. (Вывеска написана только по-немецки. С умыслом.) ЗАВТРАКИ И ДВУХРАЗОВОЕ ПИТАНИЕ. НЕМЕЦКАЯ И ВЕНСКАЯ КУХНЯ. ТУСНЕЛЬДА ХУППЕНКОТЕН. ШВЕЙЦ. ГРАЖ. СПЕЦ. ПО МАССАЖУ И ЛЕЧЕБНОЙ ГИМНАСТИКЕ (быв. немецкий военный санаторий в Давосе).

Будь я детективом из дешевого детективного романа, я бы тихонько присвистнул, кстати, после возвращения из Домлешга мне все время казалось, что я персонаж детективного романа. Согласно сведениям деда, именно санатории в Давосе был нацистским центром, ставящим себе целью ввести «гау [245] Швейцарию» в Великогерманский рейх.

Дело принимало серьезный оборот. Я позвонил.

Прислуга с швабским акцентом провела меня в библиотеку. Гёте, Шиллер, Клопшток, Мёрике. Хороший немецкий тон соблюден. Генрих Гейне отсутствовал, Густав Фрейтаг, Феликс Дан [246] . Тепло! Еще теплей! Книга по расовому вопросу для дураков и негодяев Хьюстона Стюарта Чемберлена [247] «Основы XIX столетия». Горячо! На полке сбоку, не очень на виду, мой земляк Кольбенхайер [248] , Ганс Гримм [249] «Народ без пространства». Совсем горячо! Мёлер ван ден Брук [250] «Третий рейх», Альфред Розенберг «Миф XX столетия». (Книги «Майн кампф» нигде не было видно, наверно, она в ночном столике массажистки.) На подставке для нот бехштейновского рояля — пухлый клавираусцуг из партитуры «Кольца» [251] , раскрытый на «Полете валькирий». На стенах, обшитых деревянными панелями, портрета фюрера не было (как-никак специалистка по массажу — швейцарская гражданка), зато там висели «Немцы в немецком лесу» (мазня Цепера), несколько отпечатанных Ханфштенглем [252] гравюр Шпицвега [253] (любимый художник фюрера), гипсовые маски, снятые с мертвых Вагнера и Ницше, которые уставились друг на друга незрячими глазами (как известно, при жизни они были сперва друзья, а потом заклятые враги). Весь антураж казался столь красноречивым, что мне просто не верилось!

245

Гау — административная единица в гитлеровской Германии.

246

Феликс Дан (1834–1912) — немецкий писатель, автор популярных в свое время исторических романов.

247

Хьюстон Стюарт Чемберлен (1885–1927) — философ, один из создателей так называемой «расовой теории», которую взял на вооруженно Гитлер. Жил в Германии. Отличался крайней реакционностью с налетом мистицизма.

248

Эрвин Гвидо Кольбенхайер — реакционный австрийский писатель, вначале увлекался мистикой, потом стал открытым проповедником фашистской идеологии.

249

Ганс Гримм — нацистский писатель, в 1926 г. выпустил книгу «Народ без пространства», в которой изложил фашистскую теорию «жизненного пространства».

250

«Кольцо Нибелунга» — музыкальная драма Рихарда Вагнера в четырех частях («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов»),

251

«Кольцо Нибелунга» — музыкальная драма Рихарда Вагнера в четырех частях («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов»).

252

Ханфштенгли — крупные промышленники, владельцы типографий; одна из первых капиталистических «династий», перешедших на сторону Гитлера еще в 20-х годах. Так же и Бехштейны (см. выше).

253

Карл Шпицвег (1808–1885) — художник, представитель так называемого позднего немецкого романтизма. Известен как апологет мещанства.

А вот и главное действующее лицо: Туснельда. Ниспадающее до щиколоток одеяние из белой дерюги, по которой зелеными и коричневыми нитками вышиты древнегерманские (?) руны, на шее — цепь с бронзовой тисненой блямбой величиной с тарелку наподобие нагрудного щита амазонки, на ногах — сандалии. Лицо как на рекламе крема для загара — дочерна загорелая, блестящая, словно покрытая лаком кожа, куда темнее, чем соломенно-желтые волосы, заплетенные в косы и уложенные на ушах кренделями; идеально ровный пробор посередине. Ей лет тридцать пять, тип чадолюбивой невесты эсэсовца марки «Источник всего живого».