Охота на волков

Щупов Андрей Олегович

Зазвонил телефон, и мысли стайкой встревоженных голубей взмыли в поднебесье. Телефон продолжал трезвонить, однако Леонид не спешил. Прежде волевым усилием загасил тлеющее в груди глухое безадресное раздражение.

По счастью, у абонента хватило терпения. Справившись с собой, Леонид взял трубку. Это был Максимов. Просто и буднично он сообщил, что нужно срочно встретиться. Не меняя интонации, добавил, что ребят Олега, тех самых, что занимались Клестом, прошлой ночью малость потоптали.

— Так уж и малость? — Леонид еще не осознал смысла сказанного.

— Может, и не малость. В общем приезжай, увидишь все своими глазами.

* * *

По жизни Максимов любил яблоки и груши — те самые, про которые пелось в давней военной песне. И еще он любил женщин. Между этими последними и лакомыми фруктами он находил много общего. Форма, спелось и сладость — далее

этих сравнений он не шел, потому что не считал себя ни циником, ни художником. Хотя в минуты расслабленной неги, когда под бочком располагался благодарный слушатель, к некоторым сопоставлениям он все же прибегал. По его мнению, и яблоки, и женщины в равной степени приносили удовольствие, в равной степени способны были набить оскомину. И к тем, и к другим вполне применим был термин «спелость». Того же мужичка «спелым», к примеру, не назовешь, а вот женщину — пожалуйста! Дамская «спелость» помимо всего прочего в его понимании подразумевала житейский опыт, некую умиротворенность и законченную шкалу ценностей. Оскомину набивали как раз дамочки-мотыльки и дамочки-беспредельщицы, желающие всего и разом! Впрочем, в выборе своем ошибался Сергей редко, а иных «беспредельщиц» умудрялся и перевоспитывать. Было бы, как говорится, терпение и желание! Была бы любовь, а женщин несмотря ни на что он продолжал любить. Как и яблоки. И потому все его подружки твердо знали свое место и свои дни. Порой, разумеется, роптали, но бунты Максимов подавлял безжалостно. Приятели его только головой мотали, не понимая, чем же он все-таки удерживает их подле себя. Удивляться было чему, потому что половину денег, заработанных на ремонте автомашин, Сергей тратил на фрукты, вторую половину — на пса. На женщин он выделял сущие пустяки — и лишь по самым большим праздникам. Впрочем, и в эти критические дни он пускался на всевозможные хитрости, увиливая в 8 Марта в несуществующие командировки, в дни рождений подружек сказываясь больным, личным встречам предпочитая телефонные звонки. И совершалось это отнюдь не из жадности. Тех же женщин он с удовольствием закармливал любимыми фруктами, мог накупить им целый ящик киви, ворох ананасов и пудовую гирлянду бананов. Это, как он считал, было действительно настоящее. В иных же подарках Максимов совершенно не разбирался. Не разбирался и не желал разбираться, не без оснований полагая, что путь подношений чреват последствиями. Жизнь — не подарок, жизнь — ноша, и этим лозунгом он без стеснения руководствовался все свои сознательные годы.

По женской же части у него имелась своя тактика и своя стратегия. И то, и другое решительно отвергало идею подарков, подсказывая, что осчастливить обычную неизбалованную гражданку куда как проще, чем даму в горностаевом манто, только-только выбравшуюся из собственного «Мерседеса». Слишком быстро женщины привыкают к цветам, колечкам и кулонам. Начав с безобидной шоколадки, можно закончить несуразностями вроде коралловых ожерелий и бриллиантовых колье. Самое же парадоксальное заключалось в том, что чувственного выигрыша подношения не давали. Напротив, привыкая к неким заменителям любви, женщины неузнаваемо быстро менялись. Максимов и приятелям не уставал повторять: «Если обычному поцелую предпочитается коробочка с какой-нибудь шинель-шанелью, — пиши-пропало, — кампания проиграна…» Иногда он начинал даже думать, что и собаку завел по тем же заковыристым причинам. Дамы побаиваются решительных четвероногих — тем более чужих. Стало быть, легче навязать собственные причуды и собственные правила. Сергей не сомневался, что, расставаясь с мыслью о замужестве и соглашаясь на «страстную дружбу», женщина удивительно хорошеет, ибо, прощаясь с терпкой мечтой о браке, перестает разыгрывать добрую фею и нежную дюймовочку, становясь наконец-то самой собой. Роль невесты весьма обременительна, и, наперед уведомляя, что женихом он еще не был и вряд ли когда-нибудь будет, Сергей ставил таким образом все на свои места, предлагая очередной знакомой не придуриваться и следовать суровой правде жизни — без гримас и запрещенных приемов. Находились, конечно, отказчицы, но большинство, закусив прелестную губку, на условия соглашались — не без тайных, вероятно, помыслов.

Так примерно и протекало его бытие. Сергей усмешливо относился к нумизматам и собирателям марок, приравнивая себя к коллекционерам, скупающим дорогие полотна живописцев. Более того — ставил свою планку на порядок выше, поскольку и картины представлял себе чем-то вторичным, с заведомым искажением отражающим таинство мира. Женщины, как таковые, являли для него чистую энергию и чистую загадку. Каждую из них он помещал на определенную ухоженную полочку, мало-помалу превращая жизнь в подобие волнующей галереи, где вместо выцветших красок предлагалось

живое и переменчивое — порой настолько живое и настолько переменчивое, что кругом шла голова и поневоле приходилось объявлять тайм-аут, ломая графики и расписания, которые сам же он и придумывал.

В этот раз «график» прервался не по его вине. И не по вине дамы, с которой он познакомился на собачьих полянах. Встречу молодой хозяйке сенбернара он назначил сам. Да и не мог не назначить, поскольку все вышло само собой. Сергей улыбнулся девушке, она улыбнулась ему. Он похвалил жирненького сенбернара, она немедленно ответила комплиментом его овчарке. Не теряя времени, Сергей тут же предложил зайти к нему в гости, и она, не жеманясь, согласилась.

— Скажем, на чашечку чая, ага? С тмином или милисой. А заодно полистаем европейские справочники по собаководству…

Он всегда упоминал про эти книги. Потому что всегда спрашивали про Петра, поражаясь его безукоризненному послушанию. И никогда Сергей Максимов не открывал правды, так как знал: не поймут и не одобрят. Другое дело — ученые книжки. В них почему-то верили. Вот и эта рыженькая студенточка, наверняка бы, поморщилась, скажи он ей, что хорошую собаку надо хорошо драть. Она потому и становится хорошей, что, сто пятьдесят раз наказанная, великолепно усваивает правила хорошего тона, и никакое сюсюканье не дает такого результата, какой дают в нужный момент пущенный в ход ремень или резкий окрик. Хозяева не понимают, что тумаки, недоданные в собачьем отрочестве, неумолимо ведут к иным тумакам — уже совершенно бесполезным, в возрасте, когда следует только мириться с капризами четвероногих. Словом, никаких книг у Максимова не водилось, да о них, оказавшись в его «вольфшанце» как-то и не вспоминали. Иные находились темы. И про «коледж» Петра — самостийный и строгий — тоже можно было не рассказывать. Результатами умилялись, и этого было довольно. Сам Сергей о ремне, разумеется, не поминал, тем более, что к этому самому ремню он не прикасался уже более двух лет. Просто не было нужды. Взбалмошная юность Петра завершилась. Они дружили, понимая друг дружку с полуслова, с полулая, зная при этом, что безусловный вождь в их тандеме — человек, и любое даже самое неласковое его слово незамедлительно обретает силу закона. В общем Петр давным-давно не шалил, а характер показывал лишь когда сие дозволялось высочайшим повелением.

— Когда? — хозяйка сенбернара приглашению ничуть не удивилась и задала вопрос почти деловито. Сергей торопливо полез в карман за календариком.

— А это мы сейчас выясним, — забормотал он. — Потому как график — это график, и нарушать его… Что там у нас сегодня?

— Как что? Четверг.

Поводив пальцем по крохотным цифиркам, Сергей ласково кивнул:

— Ваша, барышня, правда, — четверг. Стало быть, сегодня уже занято. А вот завтра… Завтра у нас — пауза. Маленький выходной. Самое время для рандеву! Как насчет — часиков в шесть или семь? Встретимся здесь же. Вместе с песиками. Они, думаю, нам не помешают.

Потупив голову, хозяйка сенбернара подумала и согласилась. Да и что ей, красивой, оставалось делать? Красоте нужно искать применение. Иначе зачем она нужна вообще? И таких, чтобы сходу отказывались, Сергей встречал крайне редко. Хотя тут работало, наверное, его чутье. К тем, что глядели немилостиво, он и не подкатывал. Разжигал любопытство издалека. Если не разжигалось, то и обиды особой не было.

Итак, миловидная златовласка дала согласие на пятницу, но ничего с этим не вышло. Не вышло, потому что сам Максимов не сдержал слова. В пятницу, в шесть часов вечера, он сидел у Олега и, похрустывая яблоком, раз за разом названивал Леониду Логинову.

Глава 6

Леонид не заставил себя ждать. Адрес Олег продиктовал достаточно подробно, плутать во дворах не пришлось. Уже через каких-нибудь полчаса он сидел в комнатке у Олега, выслушивая невеселый доклад.

— …Словом, расписали ребят будь здоров. А хуже всего, что страху нагнали. По сию пору вибрируют.

— Опустили, — словоохотливо пояснил Максимов. — Что называется, по полной программе.

Он пристроился возле вазы с яблоками и, похоже, не слишком горевал.

— По этим пакостным делишкам у нас в зоне водились настоящие мастера. Неутомимые! — словечко Максимов выговорил с каким-то даже смаком, хотя ни ухмылки, ни улыбки себе не позволил. Излагал факты сумрачного прошлого с самым серьезным видом. — В этом, собственно, вся суть рукоприкладства. Не устать и довести до изнеможения. Что вы хотите от акселератов? Слез с юшкой им мало. Нужна крайняя степень унижения.

— Что-то ты не о том говоришь, — Олег покривился.

— Почему не о том? — Сергей вновь потянулся к вазе, извиняясь, подмигнул хозяину. — Слаб, понимаешь, на эту румяную братию.