Охота на волков

Щупов Андрей Олегович

— А ты, Логинов, молоток! Сумел его все же поддеть! Алексей — тот и виду, конечно, не подал, а этот молодогвардеец враз запаниковал.

— Дурак он — твой молодогвардеец. И я дурак!

— Это почему?

— Да так… Ясно же! — опять делаем что-то не то, а остановиться не можем. Хренотень какая-то!

— На то она и жизнь, чтобы не останавливаться. И насчет «дурака» ты опять же не прав. Я уже тебе толковал, Олежа — парень еще тот. Молодой, конечно, но подрастет — станет ба-альшим человеком. Это я тебе точно говорю! И Алексей ничуть его не глупее. Это надо еще поглядеть, кто у них первая скрипка. Хотя… Думается мне, все-таки Олежа. По глазкам видно… Кстати, странно, что Алексей не стал тебе гадать. Он в этом и впрямь петрит. И в глазах что-то умеет высматривать. Мне таких вещей наговорил, — голова кругом пошла. И ведь

угадал многое, стервец! Чего ему твоя ладонь не поглянулась?

— Значит, не понравился.

— Брось. Он не из таких — нравится, не нравится… Просто, наверное, вечерок неподходящий.

— Вот именно. Втравили сопляков в разборку!

— Ничего, перемелется, мука будет… — Максимов взглянул на часы и сплюнул. — Вот, елки зеленые! Такую дивчину к себе в гости зазвал и прохлопал. Видел бы ты ее! Беленькая, с рыжими локонами вот тут и вот тут. А глазки — мечта коммуниста! Мне уже и не до фигуры, — с глазками бы пообщаться. Они у нее, как две искорки!

Леонид покачал головой.

— И как это у тебя получается?

— Что получается?

— Да вот это самое… Кругом бардак, люди злые, по телевизору молотком хочется вдарить, а ты запросто по свиданкам бегаешь, за глазками охотишься.

— Заблудился ты, Леньчик. Не там бродишь, — Максимов ласково похлопал его по плечу. — Именно при бардаке, с ЭТИМ и должно все получаться. Иначе тупик, демографическая яма, — и жизнь, Лень, замрет. Вот чтоб не замирала, такие, как я, ее и раскачивают. Навроде качелей…

Они разошлись на перекрестке. Леня Логинов тяжело и угрюмо зашагал вниз по улице, Максимов, насвистывая себе под нос, рванул через дорогу на красный свет. Пронзительно скрежетнули тормоза, кто-то, распахнув дверцу, выкрикивая вслед Сергею фразы-плевки. Оглянувшись, Леонид передернул плечами и слабо улыбнулся. Максимов и впрямь раскачивал жизнь. Раскачивал, как умел.

Глава 7

Отчасти это походило на школьное обучение, но имелись и свои существенные отличия. Во-первых, здесь не водилось отстающих. Их просто-напросто не было. Оценок никому не ставили, но знать тем не менее полагалось все. Занятия длились не более получаса, из класса в класс переходили без традиционных звонков — по световым сигналам дверных плафонов. Зевать было некогда, и от скорости обучающего конвейера иной раз шла кругом голова. Разрядку давало только частое переключение с предмета на предмет — от разрабатывания памяти к тренировке сообразительности, от уроков по развитию наблюдательности к теоретическим лекциям, от физических занятий к художественным часам, где работали над прическами и мимикой, вкратце постигая актерское искусство перевоплощения.

В подробностях местной педагогики Валентин так и не разобрался, но суть заключалась в том, что учились они и впрямь неплохо — не за страх и даже не за совесть, а черт его знает за что, и шумных школьных перемен здесь не существовало. Учащиеся группами из семи-девяти человек по командам перемещались из класса в класс, никоим образом не пересекаясь. Незримый оператор, следуя жесткому графику, манипулировал учебными подразделениями, переставляя их подобно шахматным фигурам, меняя учителей и тренерский состав, даже команды на оправку регламентируя с учетом того же замысловатого графика. И вместо сухонького преподавателя, объясняющего азы связной работы, перед коллегами Валентина выныривал разбитной малый, громогласный и подвижный, с сержантскими лычками на плечах, в которые, впрочем, мало кто верил. И вместо парт в очередном помещении вдоль стен уже красовались жесткие кожаные маты. Учебники с конспектами отступали, теснимые живой практикой, уроки начинали проигрываться вживую.

— …С человеком, вооруженным финкой или кастетом, следует работать, как с кошкой. Если это не сэнсей, то оружие для него только помеха. Он скован, потому что сосредоточен на ударе, который ему надлежит сделать, и зачастую забывает о ногах и свободной руке. В сущности противник становится беспомощным, хотя зачастую даже не подозревает об этом, — балагур сержант, поблескивая фарфоровой улыбкой, рывком поднимал отвлекшегося на миг ученичка и стремительным броском переправлял на маты. А после, демонстрируя кинжал, совмещенный с кастетом, доказывал сколь непросто управляться со сталью.

— Вся закавыка в том и состоит, что партнер вооруженного противника совершает аналогичную

ошибку. Вместо того, чтобы воспользоваться очевидным преимуществом и положить врага на землю, он так же фиксирует внимание на оружии и теряет на этом очки. Собственно говоря, мы видим того же кролика, что дрожит и не догадывается о том, что убежать от неповоротливого удава — пустяшное дело. Боясь этой самой финки, боец смотрит только на нее, упуская из виду массу мелочей, не понимая, сколь много уязвимых точек предоставлено его заботам. Учитесь не видеть оружие! Имейте его в виду, но ни в коем случае не блокируйте внимание. Канатоходец, шагающий по тросу, тоже не любит размышлять о высоте — и правильно, кстати сказать, делает!…

Тут же вызывались один за другим добровольцы, коих тренер самолично вооружал и чуть более бесцеремонно разоружал на тех же самых матах. Заодно демонстрировался шлейф последующих действий. Обезоруженного и поверженного наземь противника следовало надежно и быстро связать.

— Самое скорое — есть самое простое, орлы! Нет времени, значит, рвите молнию и пуговицы, стягиваете штаны до колен. Из ремня можно соорудить классическую удавку с захватом шеи. А если штаны закатать вот таким вот паскудным валиком, то клиент и через десять минут никуда не убежит. Нечто похожее можно сотворить и с курткой, и с пиджаком. А если надо перетянуть обрывком ткани кисти, то милое дело использовать расческу. Ставите ее таким вот макаром, и бедолаге в голову не придет перетирать путы. Потому как больно…

Разумеется, они не стояли и не засиживались на месте. Сержант просто не давал им такой возможности. Неустанно рассказывая и объясняя, он подзывал учеников одного за другим, швыряя на маты, ставя на болевой или связывая, заставляя повторять и повторять показанное. Работая с кем-нибудь в паре, Валентин и тогда слышал его складную посмеивающуюся речь. Так, должно быть, мамаша львица, расхаживает среди сопливого выводка, небрежными взмахами демонстрируя собственную мощь.

— …Кесарева реакция — первое, на что нужно обращать внимание. Если, конечно, есть время, а оно обычно всегда есть. Бледный противник — более медлителен, но он же и более осторожен. Те, кому краска ударяет в лицо, обычно быстры, но и ловить их на разные фокусы куда как проще… Драться же с толпой, мои милые, очень и очень не советую. Потому как весь ваш контроль летит к черту, и два глаза никогда не угонятся за десятью. Диктовать тактику поединка можно лишь сопливым сосункам. Посему общих советов здесь нет, и начинает работать правило выживания. Как в военное время. Никакого гуманизма, пока число соперников не снизится до приемлемого. Удары в полную силу, как по кирпичам. Бить стараться по болевым точкам и разово. Есть возможность, удирайте. Стадо никогда не бегает одинаково хорошо или одинаково плохо. Кто-нибудь да вырвется вперед. Этих и надо мудохать в первую очередь, — вторые и третьи призадумаются. А потому учитесь, козлики, бегать. По песку, по снегу и по пашне. Чувствуете силу, нападайте. Толпа бьет обороняющегося, нападающий тут же перехватывает инициативу. Схватка с толпой — тройная трата энергии. Ее нельзя затягивать надолго. Потому как жизнь — это кино. Иммитируйте слабость и немедленно выводите из строя лидера. Самые опасные — самые сильные и те, кто с шизой. Без них стадо без труда можно взять в оборот и перегнать куда нужно без всякого конвоя. Нет настроения бежать и биться, заводите душеспасительный разговор. Тут хороши все средства. Ну, да вам это объяснять не надо. По «фене» работать языком научены, так что не растеряетесь…

Мигал оранжевый плафон, и занятие сворачивали. В сопровождении дежурного «класс» переходил в машинный зал, где на слух — на ходу и сидя — учили определять марку движущегося транспорта, скорость и направление движения. А в зале с зеркалами снова начинались театральные прибамбасы, и курсанты, багровея, репетировали мимические фокусы, меняли голоса и осанку, перебирая акценты и интонации, грассируя и растягивая согласные, заикаясь и по-горьковски окая. Пробовали ставить и походку, но с этим получалось не у всех. Тот же Баринов из успевающих вмиг съехал в отстающие. Тяжеловатый и ширококостный, ничего кроме привычного медвежьего переваливания он изобразить не мог. Зато в тире он уверенно лидировал, и, поглядывая в телескоп, Миша Зорин, нынешний инструктор по стрельбе, неизменно прищелкивал языком. Учили стрелять с двух рук, одиночными и флэшью, знакомили с западными образцами оружия.