Охота на зайца. Комедия неудачников

Бенаквиста Тонино

«Сотрудничек» в анораке улыбается мне уже меньше. Должно быть, принимает меня либо за чокнутого, либо за лицемера, в чем не совсем ошибается. Я выкручиваюсь, как могу.

18.50. Громкоговоритель объявляет отправление. Я насчитал восемнадцать пассажиров, троих не хватает. Это нормальная квота для «неявившихся», как гласит инструкция. Они могут преспокойно сесть в Местре, такое часто случается. Контролеры в последний раз перед свистком отправления мерят шагами перрон. Холодный ветер треплет волосы мне и «сотрудникам».

Я даже не успел

заметить, сел ли второй контролер. Толчок, металлический удар в спину на уровне поясницы, и я валюсь на землю.

С подножки спускается еще какой–то тип, новый…

Третий гад, тот самый, которого видел Ришар. Он прячет в карман кастет…

Не знаю, как ему удалось пройти, — наверное, один из контролеров открыл проход через гармошку.

Несмотря на боль, я пытаюсь встать, ощупывая неловкой рукой то место, куда получил удар. Стиснув зубы, вижу две капли крови на кончиках своих пальцев.

Я даже не пытаюсь встать, когда они окружают меня все втроем.

— Куда ты его деееел? — орет один.

— Вы… вы видели, как он садился? — пытаюсь я мямлить меж двух приступов боли.

— Не корчи умника, ты уже поиздевался надо мной сегодня. Два раза подряд — это уже чересчур.

Свисток. Двери хлопают одна за другой, все, кроме моей.

— Вы ищете место или что? — раздается вдруг совсем рядом по–итальянски.

Контролер.

— Но… у меня есть… места!

Трио размыкает кольцо вокруг меня, контролер глядит в панике. Превозмогая невыносимую боль в спине, я пытаюсь разогнуться. Мне надо проглотить мою боль, иначе это сулит неприятности.

— Что происходит? Какие–то проблемы? — спрашивает он.

— Нет… нет… Я поскользнулся… на подножке… — бормочу я, заводя руку за спину.

— А вы тогда что тут втроем делаете? — спрашивает он у остальных.

На какое–то мгновение я испугался, что они сейчас вытащат из шляпы три билета в мой вагон. Что они и есть те трое «неявившихся».

Они смотрят только на меня, и плевать им на то, что может сказать контролер.

— Мы не собирались садиться. Мы хотели только пожелать счастливого пути.

В тот самый миг, когда поезд тронулся, красный анорак собрал своих приспешников у себя по бокам. И словно трехглавый цербер, они пролаяли хором:

— Счастливого пути!

***

Я ложусь животом на кушетку и пытаюсь заставить двигаться свой позвоночник.

Таран. Вот какой штуковиной получил я по спине. Удар сокрушительный, прямо сногсшибательный. После такого девяностоградусный спирт производит впечатление ласки. Мне нужно время, чтобы вернуть себе гибкость. А слишком долго я ждать не могу, мне работать надо, иначе запоздаю со своим планом. Я–то ведь знаю, что соня сложен пополам и засунут в мышеловку… И я пока не могу вытащить его оттуда.

Единственный способ иметь развязанные руки в этом рейсе — это как можно быстрее и лучше делать свою работу проводника. В Местре я принял двух «неявившихся». Для начала я попробовал тихонько ковылять в коридоре. Но, покидая Местре,

неожиданно вернул себе часть гибкости. Четверть часа спустя двадцать пробитых билетов и двадцать проверенных паспортов уже лежали в моем шкафчике. Я застал врасплох одного контролера, убедив его проколоть собранные мной билеты, не слишком себя утруждая, чем заслужил изящное прозвище Лампо — молния. Это он мою спину не видел.

Я вполне доволен, что разыграл гостеприимство с этими ребятами, помешанными на конфетти; если тот же номер удастся со швейцарцами и французами, глядишь, все остальное тоже пройдет гладко. Я доставляю им билеты «прямо на дом», что избавляет меня от их визитов в мое купе и шатаний по коридору, но при этом они останутся под рукой или по крайней мере в пределах досягаемости голоса. Удачная затея.

Сейчас не время расслабляться. Когда раздам постельное белье, смогу сделать передышку у Мезанжа. Думаю, что пора вызволять соню. Должно быть, поясница у него в том же состоянии, что и моя. Жду момента, когда площадка освободится.

Он выходит головой вперед и испускает полузадушенный крик, в какой–то невероятно замедленной судороге пытаясь дотянуться ногами до пола. Я придерживаю его за пояс.

— Вы в порядке?

Он с трудом глотает воздух. Ему не удалось сдержать потоотделение. Никогда еще не видел человека, который бы так мало сопротивлялся затхлой атмосфере.

— После отправления всего двадцать минут прошло, а вы уже скисли?

— Это ничего… пройдет… — бормочет он, разминая себе спину.

— Мне жаль… Я долго ломал голову, но другого места тут и вправду нет. Это был единственный способ сесть в двести двадцать второй так, чтобы никто вас не видел. И вот доказательство: они только что тут были втроем, все обшарили. Но так и не догадались, что вы уже были в поезде, когда он подошел к платформе.

Я не говорю ему, что эта веселая компания «сотрудничков» ни минуты не сомневалась, что он тут, и что они размозжили мне хребет на прощание.

— Присядьте пока в первом, мне надо заняться бельем.

Я разбрасываю простыни и подушки по купе, не считая. Закончив раздачу, прошу его посидеть тихонько с полчасика, пока я хожу к Мезанжу.

— Не оставляйте меня одного, Антуан…

Не нравится мне этот его умоляющий тон. У меня впечатление, что он расклеивается все больше и больше. И готов уступить любому, кто решится взять его за шкирку.

— Я скоро.

Заперев дверь на висячий замок, иду предупредить контролера о своей маленькой отлучке к коллеге из восемьдесят девятого. Ему на это по–королевски начхать. На полной скорости пробегаю через вагоны Ришара и Эрика, которые еще только паспорта собирают. Мезанж тоже, урожай у него в фуражке. Большая фуражка для большой головы.

— Какого черта ты тут делаешь, мальчуган?

— Ну… ты же меня сам приглашал!

— Обычно ты являешься, чтобы хлебнуть чего–нибудь, а тут до аперитива еще добрых два часа. У тебя что, вагон пустой?