Охота на журавлей
Шрифт:
– Ариш… Я же сказал, что все это пережил и отпустил. Вот сегодня ехал домой, зная, что вы с сыном здесь, что ждете меня - и хотелось бежать впереди автомобиля, честно. И, ты не поверишь, руки тряслись, когда дверь открывал… Так нервничал…
– Миш, прекрати, пожалуйста. Я сейчас начну себя окончательной сволочью ощущать… - у Рины слезы на глаза наворачивались. Она так привыкла ждать от Миши каких-то претензий, подозревать, что все его благодушие напускное, все время бояться, что вот-вот, наконец, вылезут все его обиды. А вместо этого слышала такое вот…
Михаил, будто ждал момента, подскочил с места, сжал Арину в руках. Успокаивал, поглаживая по голове, по щекам, глазам.
– Ну, черт, Ариш! Ну, что это такое? Глаза на мокром месте! Отчего плачешь-то?! Я же говорю, что счастлив только от того, что ты согласилась вернуться сюда.
– Он был явно озадачен и расстроен, видимо, ожидал совсем другую реакцию.
– Стыдно мне, Миш. Перед тобой, перед родителями нашими… Я от тебя уходила, обвиняя во всех смертных грехах. А получилось, что сама и виновата больше всего.
– Так я же тебе сам сказал уйти тогда, чего уж? Оба накосячили…
– Ты действительно не понимаешь? Или просто пытаешься так меня утешить и успокоить?
– Понимаю, конечно. Не представляю, как бы сам себя ощущал, окажись в такой ситуации.
– Он уже усадил жену себе на колени и мягко покачивал, пытаясь, наверное, хоть так ее поддержать.
– Ты бы в ней не оказался никогда. Потому и не можешь представить. А я тебя недостойна, получается.
– Все свои страхи, сомнения и претензии к себе самой, раньше глубоко запрятанные, наконец, вырвались на свободу. Бурлящим потоком хлынули, вместе со слезами.
– Вся такая правильная была, принципиальная, уверенная в своей идеальности… И вот…
– Вот приехали, блин, тоже.
– Миша, похоже, растерялся. И от услышанного, и от этой излишней эмоциональности.
– И что теперь, будешь всю жизнь себя наказывать и корить?
– А как иначе-то? Разве можно такое забыть?
– А зачем об этом думать постоянно и помнить? Кому от этого легче станет?
– По-другому не могу, Миш. Вот, правда… Мне никогда в жизни так больно и стыдно еще не бывало. И как исправить это - не знаю.
– И ты решила, что нужно себя всю жизнь наказывать?
– Мишины глаза были наполнены почти такой же болью, что и у самой Арины.
– Наверное… А как иначе избавиться от этой мысли и от этого стыда? Я виновата, Миш. И эту вину как-то искупать нужно. Мне так кажется.
– Ну, хорошо. Я не буду лезть к тебе с советами и учить, как нужно думать и поступать.
– Это было очень неожиданно. Арина ждала, что Миша будет спорить и переубеждать, а он вот - взял и согласился. И она растерялась. Запал, с которым выдавала свои признания, тут же иссяк. Рина только моргала и рассматривала мужа, будто в первый раз.
– Вот видишь, ты меня понял…
– Ага. Только мне другое не ясно, малыш…
– Что именно?
– Ты себя наказывать решила - так это ради бога, твоя душа - тебе ею распоряжаться. Но вот мы-то с Димкой чем провинились? Почему от твоих решений еще и мы должны страдать?
–
– Или ты по принципу: я заслужила хреновую жизнь, так пусть и все вокруг вместе со мной живут хреново?
– Но…
– Какие «но», малыш? Вот что изменится от того, что ты будешь маяться своим чувством вины в этой квартире, рядом со мной? Кроме того, что я буду каждый день видеть вас с сыном, а Димка будет расти в полной семье, постоянно общаться с матерью и отцом? Ты понимаешь, что по нам рикошетом твои решения бьют?
– Вот откуда в тебе такая уверенность, что сын - твой?
– О, как резко ты решила сменить тему… - расчеты Рины не оправдались. Не получилось выбить мужа из колеи неудобным вопросом. Он был все таким же спокойным и собранным, хоть и очень грустным.
– Но мы к ней вернемся, обязательно. На вопрос твой отвечу так: оттуда. Если бы он был не мой, ты бы на разводе настояла с первого раза. И не позволила мне даже близко подойти к ребенку. Гнала бы меня последними словами…
– Так я же и так пыталась гнать.
– Аргументы не те, Арин. Ни разу ты не заикнулась об этом. А если б я не был отцом, ты на это и упирала бы.
– А может, я просто расчетливая? Может, хранила надежду на твою материальную поддержку, хотя бы?
Миша расхохотался, в голос. Неожиданно и странно было слышать его смех после тихой и невеселой беседы.
– А что такого смешного-то?
– Капец. Расчетливая ты моя. Пахала, как лошадь, всю жизнь. Гордая такая, независимая, ни о чем никогда никого не попросит, ни о какой проблеме не расскажет. И вдруг решила меня поиметь на деньги.
– Миша стер улыбку с лица.
– Не смеши, Арин. Ты врать не умела никогда, и вряд ли научишься. Поэтому, давай тему отцовства моего закроем, раз и навсегда.
– Но ведь он не похож на тебя нисколечко… Неужели, не сомневаешься? Даже на секунду?
– Ей нужно было услышать этот ответ. Категорически важно.
– Нет. Он не похож ни на кого вообще. С тобой, кстати, тоже нет никаких общих черт. Надо будет поискать среди нашей родни рыжих и голубоглазых. У тебя таких бабушек нет, кстати?
– А у тебя? Миш, ты правда, когда его увидел, не подумал ничего такого?...
– Я в школе биологию учил. И что-то еще из генетики помню. А «что-то такое» могут подумать лишь неграмотные идиоты.
Арина молчала. У нее закончились все вопросы, забылись подготовленные ранее аргументы, что совсем недавно казались железобетонными… Обиды, что копились с давних пор, еще до ее ухода, вообще смехотворными показались…
– Ну, так что? Расскажи мне, почему ты должна страдать от своей вины и стыда обязательно далеко от меня? Страдай, раз уж так сильно хочется, рядом, под боком. А мы с Димкой постараемся сделать так, чтобы этот процесс у тебя проходил как можно легче и приятнее.
– Он помолчал, собираясь с духом и мыслями. - Или я тебе настолько противен стал, что это невозможно, в принципе?