Охота в Лагарте. За два часа до темноты

Льюис Норман

Элизабет долила виски водой, подошла к маленькому столику и медленно опустилась в мягкое кресло. На столе лежало письмо.

— Почерк какой-то неуверенный, — пробормотала она и тщательно, словно на уроке красноречия, выговаривая слова, прочла вслух: «Капитану 3-го ранга Джону Шэдде, корабль военно-морских сил Великобритании „Возмездие“. Адмиралтейство. Лондон».

— Джону Шэдде, — повторила она. — Джону Шэдде… — И тут уголки губ у нее опустились, она уткнулась лицом в спинку кресла и разрыдалась. — Джон, Джон! — между рыданиями твердила она. — Что ты сделал! Что ты сделал с нами!

Наплакавшись, Элизабет подошла к зеркалу и кое-как привела себя в порядок. В гостиной она снова увидела письмо на столе и решила, как только стемнеет, выйти и опустить его в почтовый ящик.

«Письмо он получит в Копенгагене, —

мелькнуло у нее. — Что он подумает, когда прочитает его?» А впрочем, пусть думает что угодно, никакого значения это уже не имеет. Она решила раз и навсегда и не изменит своего решения. Ей тридцатью три года; он раздавил, уничтожил ее собственное «я». Если она хочет остаться человеком, иметь собственную жизнь, она должна уйти от него. Сейчас, когда она нашла в себе силы навсегда порвать с ним, не может быть и речи, чтобы вернуться к прошлому. Развод оформляют адвокаты Пинкертон и Пайлингс, билет для поездки в Австралию она уже заказала. Элизабет схватила письмо и выбежала из дому.

Вернувшись на лодку, Шэдде предложил Эвансу выпить у него перед сном виски. Впрочем, это было не столько приглашение, сколько приказ, и валлиец подчинился, хотя пить ему не хотелось.

Шэдде наполнил бокалы, сделал приглашающий жест и опустился в кресло. Он сидел молча — угрюмый и насупившийся, занятый своими мыслями, и только нервное постукивание пальцев по столу выдавало его состояние.

Рис Эванс несколько раз пытался завязать разговор, но Шэдде отвечал сухо и односложно, В конце концов, пробормотав несколько слов извинения, валлиец ушел, а Шэдде еще глубже погрузился в кресло, опустив голову на грудь. Он долго просидел так и лишь около часа ночи перебрался на койку. Но сон не приходил. То одна, то другая проблема вставала перед ним — нескончаемая вереница проблем! — и каждая требовала немедленного решения. Вот хотя бы эта ссора с первым помощником в Скансене… Вообще, из-за чего она началась? Из-за Саймингтона? Не только из-за него, скорее из-за легкомыслия и глупости, какую проявили его офицеры, когда он заговорил о необходимости превентивного удара по России. Неужели они не понимают, что происходит? Неужели не в состоянии вникнуть в смысл того, о чем он говорил? Неужели, наконец, настолько слепы, что не видят опасности, на которую он им указал? Наступает время серьезных испытаний, а Запад, подобно кораблю без руля и без ветрил, беспомощно позволяет увлекать себя по течению. Слишком размякли, раздобрели англичане от долгих лет спокойной жизни, и теперь лишь посмеиваются, когда им говорят о надвигающейся опасности. Нужен человек, который открыл бы им глаза. История свидетельствует, что в Англии в подобные периоды всегда находился такой человек. Что ж, найдется он и теперь!..

Затем его мысли снова вернулись к тому, что произошло в Скансене. Он вспомнил, как возмутительно вел себя Саймингтон. А Каван… Посмел возражать ему и поддерживать этого знахаря О’Ши? Что он, собственно, имел в виду, говоря о «хорошем воспитании»? Да, с дисциплиной экипажа его лодки явно неблагополучно. Придется завтра утром серьезно поговорить с Каваном.

Вне всякой связи с предыдущим Шэдде вдруг вспомнил об Элизабет, и сердце его болезненно сжалось. Обычно мысли о жене не покидали его ни днем, ни ночью, а вот сегодня он почему-то забыл о ней. Он уже давно не получал от нее ни строчки; не ответила она и на его последнее письмо. С тяжелым чувством, словно в дурном сне, он вспомнил, что в последних письмах она намекала на свое намерение уйти от него. Это было так неожиданно и так непохоже на Элизабет, что вначале он не обратил внимания на ее слова, и лишь много времени спустя до него дошло, что она действительно может его бросить. Впервые так прямо, с такой откровенностью она написала, что несчастлива с ним, и это потрясло его. Почему? Мысль потерять Элизабет ужасала его. Кроме нее и ее любви, у него никого и ничего не было. Она одна понимала его, только она одна была для него дороже всех и всего на свете, дороже даже «Возмездия». Уж это-то она должна бы знать! Ну а если все же не знает? Он не может сказать ей об этом вот так прямо, в глаза. Ни за что! Но ведь есть вещи, которые человек должен понимать без слов.

За всю совместную жизнь с Элизабет, подумал Шэдде, ему никогда не приходилось ломить голову над их отношениями, Жена всегда оставалась где-то в тени, где-то там, где

ей и полагалось быть, и ему никогда не приходила мысль, что может быть как-то иначе, как-то по-другому. И вот теперь она заговорила о своем намерении бросить его, и ему казалось, что все вокруг рушится. Прошло уже десять дней, как он послал ей из Осло письмо и потребовал объяснения. Десять дней — и ни слова в ответ…

Обуреваемый мрачными мыслями, терзаемый сомнениями, усталый, он долго ворочался на койке, не видя впереди никакого просвета. Лишь под утро он задремал, но и во сне, больше похожем на кошмар, он видел перед собой то Саймингтона, то Кавана, то Элизабет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Примерно в то время, когда офицеры «Возмездия» появились в ресторане «Соллиден» в Скансене, механик Эрнест Кайль забрел в другое подобное заведение, правда гораздо более скромное и расположенное в иной части Стокгольма.

Вместе с группой других членов экипажа Кайль был отпущен на берег в тот вечер в восемнадцать ноль-ноль, но вскоре, как случалось всегда, оказался, что называется, «третьим лишним». Его дружки разбились на маленькие шумливые группки, и никто из ребят не пригласил его в свою компанию, сам же он, Эрнест Кайль, не собирался навязывать кому бы то ни было свою персону. Они не хотели его общества, ну и прекрасно! Во всяком случае, он ничего не терял от этого. Он с удовольствием побудет один… Вообще-то он чувствовал себя одиноким, но на то тут и чужая страна. О чем говорить с местными жителями, если они не знают твоего языка?

Кайлю мучительно захотелось в эту минуту оказаться дома, в Саутси, поболтать с матерью на кухне, где всегда так тепло и уютно. Отец у него никудышный — или пропадает в трактире, пропивая очередную получку, или бранится на кухне с матерью, частенько пуская в ход кулаки. А вот мать замечательная. Правда, временами и она брюзжит, жалуется на усталость, но зато всегда хорошо его понимает, всегда рада его видеть. «Ты обязательно должен найти себе хорошую подружку, Эрни», — твердит она, когда он толчется на кухне и не знает, чем занять себя. А он ей: «Не нужны мне никакие подружки, мам, пока у меня есть ты!»

Но вот, пожалуй, сейчас он послушается ее совета и найдет себе подружку здесь в Стокгольме. Он не привык часто встречаться с девушками, но хитрого тут ничего нет, и если ему удасться найти подходящую подружку на этот вечер, она поможет ему хотя бы на время забыть и корабль, и всех его недругов, особенно старшего механика Шепарда, который вечно к нему придирается и превратил его жизнь в сущий ад. Но ничего, он еще покажет Шепарду! Запомнит, ох запомнит его главстаршина!..

С этими мыслями Кайль вскочил в автобус. Он не знал, куда и зачем едет. Ему хотелось только одного: как можно скорее и как можно дальше убраться от «Возмездия». Он отыскал свободное место и сел — худенький, постоянно чем-то обеспокоенный юноша с бледным, угреватым лицом.

Примерно в двадцать один ноль-ноль Кайль оказался я аортовой таверне в Вертахамнене. После шведского пива настроение у него заметно улучшилось, и теперь ему казалось, что Стокгольм, черт побери, не такое уж паршивое место. Никого из тех, кто его окружал, этих странных, шумливых людей, он не знал. Рядом с ним сидел какой-то Свен — хороший парень, тоже моряк, только не военный, а со шведского грузового судна. Он говорил по-английски, хотя и со страшным акцентом, и время от времени без возражений расплачивался за очередную выпивку. «А как у меня у самого-то с деньгами?» — подумал Эрни и заглянул в бумажник. Ничего, пока еще хватит, а в крайнем случае можно взять из денег, накопленных на подарок матери. Плохо гнущимися пальцами он снова засунул бумажник в карман. Все вокруг него словно расплывалось в тумане, но стоило ли считаться с этим, когда вокруг царит такое безудержное веселье!

— Свен, дружище, выпьем еще! — он хлопнул шведа по плечу.

— Довольно, Эрни, ты и без того пьян, — покачал головой швед.

— Чушь! — Эрни хрипло рассмеялся. — Не пьян, а просто выпил самую малость.

Он неловко ополз с высокого табурета, задел локтем и уронил тарелку. Бармен вопросительно взглянул на него. Эрни, слегка покачиваясь, стоял рядом со Свеном.

— Ну давай же, Свен! — продолжал настаивать он. — Выпьем на дорогу.

— Эрни, — обратился к нему Свен и подмигнул. — Хочешь познакомиться с той девочкой, о которой я тебе рассказывал?