Охота за головами на Соломоновых островах
Шрифт:
Ждать пришлось долго…
Маргарет и я растянулись в тени дома и стали грызть сухари, чтобы заполнить пустоту наших желудков. Мы надеялись, что шкипер умрет от жажды, так как он не потрудился захватить воды даже для себя.
В доме было около десятка больших деревянных барабанов, сделанных из полых, выжженных внутри бревен. Дом представлял собой крытый навес на столбах, а скаты его были украшены множеством белых кабаньих черепов, причем У некоторых сохранились большие клыки. Окруженная высокой стеной зарослей, вырубка вокруг дома имела правильную круглую форму. Сбоку виднелась куча покрытых сажей камней, что указывало на то, что вырубка служила местом для различных празднеств. Может быть, здесь туземцы совершают таинственные обряды посвящения в члены тайных обществ.
Можно себе представить эту вырубку ночью! Посередине горит огромный костер, освещающий стену густых зарослей и ряд белых кабаньих черепов; десять огромных барабанов сотрясают мрак окружающего леса; старые тыквоголовые колдуны в безобразных масках завывают, одержимые
В момент, когда моя творческая фантазия достигла предела, по тропинке из зарослей выехал темнокожий джентльмен на велосипеде. Это не был старый велосипед, которым мог бы владеть туземец, а современный, обтекаемой формы, сверкающий на солнце хромированными деталями новехонький велосипед, украшенный фонарем. Правда, фонарь не горел, хотя это вполне можно было ожидать. На колесах красовались тяжелые супербаллоны, приспособленные для езды по плохой или скользкой дороге. Сам владелец отлично справлялся с машиной. Мы удивились до такой степени, что спервоначалу не заметили обычной меланезийской формы головы велосипедиста, украшенной прической «помпадур», но увенчанной форменной фуражкой, означавшей, что перед нами сам деревенский староста. Помимо фуражки, на нем были регалии, свидетельствовавшие, что перед нами вождь племени. Сквозь нос у него была продета тонкая, как карандаш, кость длиной в шесть дюймов. Мочки ушей были растянуты большими круглыми серьгами, вырезанными из раковины, а на груди висело ожерелье из самых крупных собачьих зубов, которые мы когда-либо видели. Размер этих зубов ясно доказывал, что они не могли принадлежать местным желтым собачонкам, а имеют прямое отношение к европейским породам собак. (Несколько лет назад во время вспыхнувшей в Сиднее эпидемии бешенства было уничтожено множество собак, а один предприимчивый белый джентльмен экспортировал клыки убитых псов на Соломоновы острова. Возможно, это ожерелье австралийского происхождения.) Велосипедист был одет в белую майку, и, хотя герб на фуражке свидетельствовал о принадлежности к британской империи, на широком кожаном поясе красовалась пряжка с немецкой надписью «Гот мит унс». Красная набедренная повязка была несколько необычной; на островах Фиджи повязка доходит до подмышек и спускается до икр ног, у малаитян и восточных меланезийцев повязка начинается внизу живота и свисает до колен. У нашего велосипедиста повязка едва прикрывала ягодицы. Поставив велосипед в тень с такой же заботливостью, как если бы это была лодка, староста уселся, и с этого момента началось бесконечное рассиживание. Один из наших спутников, служивший шкиперу переводчиком, передал старосте табак, и сразу завязался разговор, который оживлялся, затихал, прерывался длиннейшими паузами и снова оживлялся, а мы — Маргарет и я — томились беспокойным ожиданием.
Конечно, все это ценное для художника время мы предпочли бы, находясь в деревне, использовать для создания шедевров искусства, изображающих местных жителей с их остроконечными головами. Но кто знает, как ведется вербовка? Может быть, мы вовсе и не попадем в деревню!
Терзаясь мучительными вопросами, я крепко уснула.
Было три часа пополудни, когда меня разбудила Маргарет. Староста и немецкий шкипер направлялись к тропинке, находящейся на противоположном конце вырубки. В деревню!..
Мы слыхали, что немцы пороли туземцев, не уступавших дорогу белым господам, но это было тридцать лет назад. Парни, сопровождавшие немецкого шкипера, были слишком молоды, чтобы помнить об этом, или постарались об этом забыть. Когда мы двинулись гуськом по напоминавшей тоннель лесной тропинке, то Маргарет и я снова шагали сзади, подобно туземным женщинам.
Деревня располагалась в полумиле от места, где мы только что находились, и была окружена частоколом, крайне напоминая форты времен войны с индейцами. Старинный частокол и ультрасовременный велосипед плохо уживались друг с другом! Нас — дилетантов в этнологии — частокол натолкнул на ряд размышлений, заполняющих целую главу книги.
Рисуя маорийцев Новой Зеландии, мы считали их одной из ветвей меланезийцев, против чего решительно возражали все интеллигентные маорийцы, утверждавшие, что в них нет ни капли негроидной меланезийской крови. Маорийские предания упоминают об истории полинезийских предков, встретивших черных людей с шерстеобразной растительностью на головах (очевидно, меланезийцев), когда первые жители роротонга появились в Новой Зеландии. Полинезийцы никогда не окружали деревень частоколом, а маорийцы — их потомки — это делали, и мы всегда рисовали маорийцев в деревнях, окруженных частоколом. По-видимому, они заимствовали этот обычай от «пухурухуру», то есть от «волосатых черных» людей, обитавших в Меланезии. Перенимание одним народом от другого различных обычаев не обязательно доказывает кровное родство между народами. Увидев перед собой окруженные частоколами деревни и тщательно изучив анатомическое строение маорийских негроидов, мы имели право включить рисунки маорийцев в нашу меланезийскую коллекцию.
Частокол натолкнул нас на мысль, что проживающее здесь население вовсе не столь миролюбиво, как это можно было предполагать по наличию велосипеда, и что деревня нуждается в частоколе как в средстве самозащиты. Вместе с тем эта деревня попала в число контролируемых администрацией населенных пунктов, что подтверждалось странным внешним видом старосты. Все эти размышления только разожгли наш интерес к обитателям деревни.
Войдя в деревню, мы обнаружили, что она пуста; даже женщины и дети ее покинули. По-видимому, барабанная дробь сделала свое дело еще несколько часов назад. Собаки и те ушли… Небольшая группа мужчин, среди которых не было ни одного остроголового, подошла к шкиперу и старосте, и вся компания уселась в тени пальмы, стала жевать бетель и открыла соревнование по плевкам, причем команда «Накапо», которой запрещалось жевать бетель, пыталась затмить яркость бетелевых плевков местных жителей количеством обычных плевков. Место вокруг вербовочного собрания вскоре стало похожим на тротуар перед табачной лавочкой
Немецкий шкипер, впервые за последние восемь часов, осчастливил нас длинной сентенцией о том, что нам не следует в деревне проявлять излишнего любопытства и что нарушение какого-либо из табу провалит всю его затею с вербовкой.
Мы бродили по деревне, заглядывая во все запертые дома, что не представляло никакого труда, так как дома стояли на высоких сваях и через щели в полу все было видно. Добравшись до окраины деревни, мы заинтересовались архитектурной деталью дома — очень остроумным устройством дверной петли из лианы — и ее сфотографировали. Неожиданно дверь чуть-чуть, не больше чем на полтора дюйма, приоткрылась, и из темноты на уровне наших лиц засверкал человеческий глаз. Мужчина или женщина? Мы решили рискнуть и хладнокровно расстегнули наши пижамы, чтобы доказать свое право на женское общество. Мы ждали довольно долго; потом щель в двери медленно увеличилась, дверь раскрылась настежь, и показалась женщина; за ней еще одна, потом еще, а затем еще две. Три из них были о различной стадии беременности, а четверо держали на руках, а не как обычно на перевязи, маленьких детей, но ни один ребенок не был изуродован головной повязкой. Некоторые из женщин имели отличный вид: лилово-коричневый цвет кожи, большие прически «помпадур», длинные костяные палочки, продетые сквозь носовые перегородки, и все женщины были гораздо лучше откормлены, по сравнению с теми, которых мы до сих пор встречали. Было очевидно, что мы и они очень довольны встречей. Сначала они выстроились в ряд и, широко открыв рты, глазели на нас, как дети, впервые увидевшие разукрашенную рождественскую елку. Даже ребята не визжали, увидев нас. Мы объяснили это расположение тем, что были первыми белыми женщинами, которых туземки увидели. Нарисовать мы никого не смогли и занялись фотографированием. Тут со всех ног примчался староста; к сожалению, он не говорил на пиджин-инглиш, но он очень «любил» фотоаппараты и ухитрился услышать щелканье камеры, находясь на противоположном конце деревни. Убедившись, что мы фотографируем его жен (а все женщины были его женами), он бросил разговор о вербовке рабочих и примчался сюда, чтобы не пропустить возможности сфотографироваться. Староста выстроил жен в одну шеренгу лицом к солнцу, заставив держать руки по швам, а сам встал посередине и замер в полном экстазе.
Мы извели всю пленку на старосту, снимавшегося то с женами, то с детьми, рядом с домом или велосипедом, без всяких добавлений, но всегда и всюду в форменной фуражке. Немецкий шкипер неожиданно превратился в персонаж из детской сказки об улыбающемся сером волке и стал просить нас возможно больше фотографировать старосту. Видимо, мы за полчаса добились при помощи фотоаппарата того, чего немецкий шкипер не сумел бы добиться за несколько часов.
Самым сложным в вербовке рабочих является установление дружественных отношений со старостой деревни или вождем племени, который может заставить жителей послушно следовать за вербовщиком. В старые времена расположение старосты завоевывалось при помощи «белой» магии, но теперь все стало сводиться к преподнесению подарков: ножей, топоров, материи и табака. Максимальная стоимость подарков регулируется законом, иначе подкупленные старосты могут отдать вербовщикам своих односельчан, вовсе не желающих уезжать на работу. Как правило, староста или вождь не имеет права принудить человека к труду, если только это не является формальным требованием государственной администрации. Однако если староста одновременно является колдуном, то в его распоряжении имеется множество способов проявить настойчивость в своих требованиях. Конечно, он будет упорствовать во всех случаях, когда У него с вербовщиком находится общий язык, а если этого языка нет, то он использует свое право запретить односельчанам вербоваться на работы, так как закон требует, чтобы определенное число мужчин всегда оставалось в деревне.
Видимо, в этой деревне слабостью старосты было позирование перед фотоаппаратом. У нас давно кончилась пленка, но мы продолжали наводить и щелкать, покуда немецкий шкипер не перешел к обсуждению деловых вопросов. Снова началось сидение и соревнование по плевкам, которое могло продолжаться ночь напролет. Мы потеряли надежду на встречу с остроголовыми деревенскими жителями и спросили, где же находятся деревни, в которых уродуют детям головы. В ответ мы получили крайне неопределенный жест рукой в восточном направлении, указывавший столь обширный район, что в него могли входить даже Соединенные Штаты Америки. Вскоре с огородов вернулись женщины, имевшие вполне нормальные головы, а с женщинами вернулись дети также с обычными формами голов. Затем вернулись с охоты мужчины, принесшие убитых голубей, а мужчин сопровождали полуживые собаки, которые убили в нас последнее желание оставаться в деревне и дожидаться заключения договора о вербовке. Невероятно усталые Маргарет и я решили самостоятельно отправиться на берег к лодке, куда мы могли добраться нормальным шагом, без риска быть брошенными на произвол судьбы.
Крайне неприятно путешествовать со стертыми ногами, и дорога казалась нам бесконечной; Маргарет шла впереди, и, если она куда-либо проваливалась, я делала все, чтоб не последовать за нею. Для того чтобы не попасть в петли висевших лиан, Маргарет размахивала перед собой палкой, и так мы путешествовали до тех пор, покуда луна не поднялась достаточно высоко и осветила тропинку. Словно загипнотизированная, я шла в точности по следу Маргарет, и, когда она внезапно остановилась, я натолкнулась на нее. Сначала я подумала, что она наступила на змею, чего я все время опасалась. С наступлением темноты змеи всегда выползают на накалившуюся за день тропинку. Пока не взошла луна, Маргарет трижды отскакивала от лежащих на тропинке змей, которые при детальном рассмотрении оказывались корнями деревьев. На этот раз она никуда не отскочила, а замерла, как и я, увидев двух туземцев, шедших нам навстречу.